Жемчужная рубашка. Китайские новеллы. Сборник

заступиться за них, но все же, благодаря его вмешательству, Ян Шунь с Лу Каем отделались только лишением всех званий и должностей. Вот вам и презренные Ян Шунь и Лу Кай: убивали людей, строили людям козни – а толку что? Выставили себя на посмешище другим, и все тут.

      Теперь дальше. Когда до правителя области, господина Хэ, дошел слух о том, что Ян Шуня сняли с поста, он потерял интерес к делу Шунюй; к тому же сама Шунюй больше не являлась жаловаться, из двух конвоиров один умер, а оставшийся в живых Ли Вань не переставал молить, чтобы его пощадили. Кончилось тем, что правитель области велел снять с Ли Ваня оковы, дал ему грамоту на розыски беглеца по всей стране и только на словах приказал проявить усердие в этом деле – ясно было, что правитель просто освобождал его. Ли Вань принял грамоту так, словно ему вручили указ о помиловании, много раз до земли поклонился начальнику, вышел из ямэня и бросился бежать – только пыль вилась вслед за ним. Денег у Ли Ваня не было, и ему пришлось добираться домой, прося подаяния. Но оставим его.

      Несколько месяцев провел Сяося в потайном помещении в доме Фэна. О происходящих событиях он был осведомлен через господина Фэна, который все разузнавал, а затем сообщал ему. Сяося знал, что Шунюй живет пока в монастыре, и в душе был очень этому рад. Через год ему уже было ясно, что ни Чжан Цяня, ни Ли Ваня больше не существует и что дело постепенно заглохло. Фэн в своих внутренних покоях устроил для Сяося отдельный кабинет из трех комнат, чтобы его гость мог там спокойно заниматься, и только не разрешал ему никуда выходить, так что никто из посторонних не знал, что Сяося живет у него. Трехгодичный срок траура господина Фэна к этому времени подошел к концу, но, чтобы не оставлять Сяося одного, он на службу не вернулся.

      Незаметно пролетело восемь лет. В тот год умерла жена Янь Суна, госпожа Оуян. Янь Шифань, не пожелав сопровождать гроб матери на родину, уговорил отца просить у императора дозволения остаться в столице ухаживать за отцом; а получив разрешение, невзирая на траур, развлекался со своими женами и наложницами, дни и ночи пьянствовал и веселился. Император сам был очень почтительным сыном и потому, когда узнал о поведении Шифаня, остался этим крайне недоволен. Как раз в то время в столице появился некий чародей, по имени Лань Даосин, который обладал искусством гадать и предсказывать судьбу. Как-то раз император призвал его, велел ему обратиться к духам и спросить, хороши ли у него министры.

      – Я призываю истинных богов неба, – докладывал императору Лань Даосин. – Они говорят прямо, без лести и прикрас. И если, паче чаяния, ответ не будет угоден вашему сердцу, прошу, ваше величество, не осуждать меня.

      – Услышать правдивое слово неба – это как раз то, чего я и хочу. Каков бы ни был ответ, вы тут ни при чем, и винить вас я не буду.

      Лань Даосин стал выводить магические знаки, и, когда начал произносить заклинания, гадательный прибор вдруг сам зашевелился и вывел следующие слова:

      Высоки горы

      и чужды травы —

      Отец и сын

      теперь министры.

      Луна и солнце

      не светят