Суп без фрикаделек. Татьяна Леонтьева

и готовая отстоять очередь. Кабинетик этот с ветхой мебелью располагался рядом с бельевой, где на высоких стеллажах громоздились стопки рваных пододеяльников и рулоны матрасов. С пятнами, разумеется. От таких пятен всегда становится неприятно, так прямо и видишь, как их на матрас посадили, каким именно образом.

      Фамилия у коменданта была Шкапик, и про него говорили, что раньше он работал в исправительной колонии. Верилось в это легко, потому что на студентов Шкапик кричал. Маленький такой, пузатый, с выпученными глазёнками, встанет и кричит, пока кричит, багровеет, а потом выставляет за дверь, и ты уходишь несолоно хлебавши и весь оплёванный. Я в таких случаях начинала смеяться, поэтому на меня Шкапик не орал.

      Но это всё мы потом узнали, а пока я вместо очереди увидела одну-единственную девушку. Она привалилась к косяку и с тоской глядела куда-то в сторону бельевой. И плакала. Тихонько так плакала, как-то стыдливо.

      – Что стряслось?

      – Вот, – всхлипывала она, – вот, не даёт комнаты. Нет, говорит, комнат. В коридоре, говорит, будешь спать. Я не могу с такими людьми разговаривать, я не могу к нему ещё раз зайти.

      – Как это, – говорю, – нет комнат? Подожди.

      И я шагнула к Шкапику.

      – Здрасьте, – говорю, – а мы вот заселяться пришли. – И протянула бумажки.

      – Значит, так, – рявкнул Шкапик. – Комнат нет, поэтому пока будете жить в холле. Постель получите вон там.

      Я представила себе просторный холл, как в гостинице. По углам там пальмы какие-нибудь стоят, люди в креслах отдыхают. А мы с Валей лежим на матрасах прямо на полу. Мимо нас снуют люди, сначала удивляются, а потом просто не замечают и перешагивают через наши тела. А пыль с их ботинок сыпется на наши рваные пододеяльники.

      – Вообще ваша комната будет девяносто седьмая. Но там пока дипломник живёт, не съезжает. А вот вы сходите к нему и поговорите. Может, он и съедет до первого сентября, – смягчился Шкапик.

      В девяносто седьмой нам никто не открыл, поэтому мы с Валей отправились «в холл» на пятый этаж. Заселяться.

      Холлом в мухинской общаге называли помещения напротив лифта, с балконом, разместиться там могли человек пять-шесть. Неизвестно, для чего эти помещения предназначались, но на втором этаже в холле была библиотека, которая уже тысячу лет не работала, а в остальных холлах ютились абитуриенты и первокурсники в ожидании освобождения комнат.

      Никаких пальм, пять коек с панцирной сеткой, пустой шкаф и унылая тумбочка. И окно во всю стену, за окном – балкон. Отлично, подумала я, можно будет выходить покурить на балкон. Но дверь оказалась закрыта на замок, и курить приходилось в коридоре. С балконами мне вообще никогда не везло. И девяносто седьмая комната оказалась кастрированная, без балкона. Хотя других поселили в обалконенные комнаты, это было чистой случайностью, кому как повезёт. Платили за все комнаты одинаково.

      В холле мы проторчали до сентября. Остальные три койки заняли: Катя, невыносимо правильная русская красавица; Юля из Краснодара, кормившая нас вареньем из лепестков роз; и Аня Сорока, фееричная еврейка. В кожаном плаще, который ей был вели́к, она рассекала на велосипеде,