Вещий. Разведка боем. Юрий Корчевский

с провисшей спиной, набросил на нее тюфяк. «Молодец, – мысленно одобрил я, – раненого так везти будет удобней».

      Утопая чуть ли не по колено в грязи, пошли к леску. Немного поблуждали, но нашли раненого.

      – Я думал, ты уйдешь, – прошептал он пересохшими губами.

      – Не обижай, я русский. На лошади удержаться сможешь?

      – Попробую.

      Мы с крестьянином кое-как взгромоздили раненого на лошадь, уложили его на лошадиной спине. Крестьянин вожжами ловко притянул его к лошади, и мы пустились в обратный путь. Лошадь еле шла – настолько она была стара. Мы с усилиями вытаскивали ноги из грязи и, пока дошли до деревни, взмокли от пота.

      – Комнату в избе уступишь – вишь, раненому отлежаться надо, перевязать, в тепле отойти. Боюсь, как бы от простуды лихоманка не приключилась.

      Крестьянин махнул рукой – заноси.

      Мы бережно сняли с лошади раненого, занесли в избу, уложили на лавку. Я стянул с Ивана грязную однорядку, отдал жене хозяина:

      – Постирай.

      Сам крестьянин толкался рядом, явно что-то выжидая. Ах да – деньги. Я достал две полушки медных, о чем был уговор, и отдал ему.

      – За кормежку и ночлег сколько возьмешь?

      Мужик долго шевелил губами, кашлял, чесал в затылке, и когда я уже начал терять терпение, выдал:

      – А щи с мясом или пустые? – Твою мать! Для этого вопроса надо было столько думать?

      – С мясом – каждый день по курице, или поросенок на два дня.

      Мужик опять начал считать, шевеля губами и загибая пальцы.

      – Сколько ден пробудете?

      Кабы он не был хозяином – ей-богу, дал бы затрещину.

      – Седмицу точно.

      Мужик радостно выдохнул:

      – Тогда рубль!

      Я достал из кошеля два рубля, отдал и сказал:

      – Купи лошадь. Эта по весне пахать уже не сможет.

      Крестьянин радостно зажал в кулаке монеты и заорал на жену:

      – Шевелись, видишь – гости дорогие кушать хотят.

      Хозяйка засуетилась, из печи на стол выставила чугунок, достала из подвала квас, квашеную капусту, моченую бруснику, соленые огурцы. Через некоторое время в избу ввалился хозяин, неся обезглавленную курицу:

      – Вари, Марфа.

      Жена бросилась ощипывать тушку, а я деревянной хозяйской ложкой стал поить жидким супчиком Ивана. Сначала он глотал через силу, но потом взбодрился. Как говорится – аппетит приходит во время еды.

      Я накрошил в миску с супом хлеба, и этой тюрей его и накормил. Раненый быстро устал и, едва проглотив последнюю ложку, уснул.

      – Хозяин, давай его на печь положим – прогреться, пропотеть ему надобно.

      Вдвоем с трудом мы подняли раненого на печь, хозяин укрыл его сверху тулупом.

      – Вся простуда, какая ни есть, должна от печки выйти. Ему бы еще и молочка с медом.

      – Так неси.

      – Нету у нас коровки.

      – А у соседей есть?

      – Как не быть!

      Я молча достал ему еще полушку.

      – Неси, вместе с медом неси.

      Хозяин исчез, я присел на лавку. Кто мне раненый?