Вещий. Разведка боем. Юрий Корчевский

его перстень, видел его не раз. Ценил он его, никому не продавал, хоть и просили.

      – Дочку я его, Любаву, от разбойничьего плена спас, вот и отдарился.

      – Заслужил, стало быть. А где же вы свиделись?

      – На Муромском тракте, в Хлынов он с обозом ехал, на смотрины.

      – Гляди-ка! – Взмахнул по-бабьи руками купец. – На смотрины! А к кому?

      – Не сказал Святослав.

      – Чего же он – по Муромскому тракту? Глухие места там, недобрая слава у дороги той.

      – Обошлось ведь. Давай спать, в дорогу завтра.

      Купец улегся, но долго ворочался, не в силах уснуть. Меня сон сморил быстрее.

      За четыре дня, погоняя лошадей, мы добрались до Нижнего. Увидев городские стены, купец привстал на стременах и заорал:

      – Дома!

      – Что же ты людей пугаешь?

      – Дома ведь, своих увидеть хочется, давно не видел, с лета.

      Мы миновали посады, городские ворота. На улицах купца узнавали, чинно раскланивались. Купец кидал на меня быстрые взгляды – видел ли я, что с ним раскланиваются зажиточные горожане, оценил ли по достоинству?

      Вот и дом купеческий. Именно дом, а не изба. Первый этаж из камня, второй – из толстенных бревен. Боюсь ошибиться, но, по-моему, из лиственницы. Коли так – сто лет простоит. Добротный дом.

      Отворив ворота, купец заорал:

      – Эй, кто там? Прими коней, хозяин возвернулся!

      Из разных дверей высыпали слуги, взяли коней под уздцы, помогли Ивану слезть с седла. Он бы и сам мог, но это – проявление уважения к хозяину. На крыльцо выбежала запыхавшаяся жена, в руке – корец со сбитнем; сбежала по ступенькам, поклонилась до земли, поднесла корец мужу.

      – Не мне давай, Лукерья! Гость у нас знатный, коему жизнью обязан. Ему поперва.

      Лукерья поклонилась и протянула корец мне.

      – Ох, хорош сбитень. Пряный, пьянящий! – Я выпил до дна и перевернул, показывая, что он пуст и я не держу на хозяина зла.

      Лукерья бросилась мужу на шею. Из дверей посыпалась детвора, облепили Ивана. Шум стоял – как в школе на перемене.

      Ивана и меня провели в дом, в горницу.

      Пока жена расспрашивала, что случилось, прислуга носила в трапезную угощение. Купец описывал мои «подвиги», не стесняясь. Стычка в корчме выглядела как бой с многократно превосходящими силами противника, а схватка с компанией недоумков за околицей села – как мамаево побоище. Я аж сам заслушался, ей-богу: не был бы участником – поверил бы.

      Лукерья бросала на меня восхищенные взгляды. Вот уж не думал, что Иван такой краснобай. К чему бы такое красноречие? Не хотел ли он прикрыть свое ограбление и потерю денег тяжкими невзгодами, выпавшими на его долю? Ранения у него и впрямь были серьезные, если бы не моя помощь – умер бы точно. Купец будто прочитал мои мысли, оголился по пояс, показывая едва поджившие шрамы на животе и плече. Лукерья залилась слезами.

      – Ну – будет, будет, перестань слезы лить. Видишь – живой, что оплакиваешь? Свечку в церкви поставить надобно за спасение живота, да не одну. Юрия благодарить надо, ему жизнью обязан, к тому же и денег ему должен.

      Прислуга