Где я. Валери Тонг Куонг

существо.

      У нас всего три дня, а он ушел кататься.

      Я закрываю глаза и жду его в темноте.

      – Ведь мы надеялись, что это будет великолепно! – негодует Жюст. – Три великолепных дня. Все условия соблюдены. Превосходный снег, постоянное солнце и это потрясающее шале. Ты только представь на минутку, во сколько бы такое обошлось, если его снимать!

      Я пытаюсь объяснить: Жюст, у нас же всего три дня. Он ничего не хочет слышать.

      – Три дня в горах, чтобы сидеть взаперти – ты на это надеялась?

      Он кричит, и каждый из звуков, которые он издает, распинает и убивает меня.

      – Такие шикарные выходные с неба кучами не сыплются, дорогая Аньес. С каких это пор катание на лыжах противопоказано молодым влюбленным парочкам? Они что, должны жить отшельниками? Предупреди меня в таком случае, предупреди, потому что, видишь ли, дорогая Аньес, до этого момента я думал насладиться жизнью. А на самом деле какая у нас программа? Стоило мне высунуть нос наружу, как Аньес принимает трагический вид, кривится и закатывает мне истерику!

      Он идет на кухню и продолжает оттуда:

      – Жизнь, Аньес, настоящая жизнь!

      Я слышу, как он бьет по стенам кулаками. Так что мы впервые оказались не Единым Существом, а двумя разными – с разным представлением о счастье. И что мне думать о себе, о Жюсте, обо всем этом? Он молча проходит мимо и запирается в ванной. Гораздо позже выходит оттуда, уже свежий, успокоившийся и прижимает меня к себе.

      – Ну хватит, Мамочка, я сорвался, и было из-за чего. Но все-таки не собираемся же мы испортить такие прекрасные дни!

      Меня заливает теплом его тела, успокаивая мое отчаяние.

      – Аньес, ты спишь, свою мельницу проспишь[3]… – добавляет он, – полу-напевая, полунашептывая.

      Целует меня. Я возвращаю ему его поцелуи, слишком счастливая, что все улаживается.

      Солнце сияло до конца выходных. Жюст был доволен. Катался с утра до вечера. Я смирилась и терпеливо ждала его в шале.

      В первый день он еще побуждал меня выйти прогуляться:

      – Пройдемся по деревне, хоть чистым воздухом подышим!

      Меня это не соблазняло. Он настаивал:

      – Тебе тут будет одиноко.

      Я отвечала, что люблю одиночество. И не лгала. «Опасность не в одиночестве, а в отчуждении», – добавила я, но он был уже далеко. Так уж повелось у нас с Жюстом: важнейшие слова всегда приходили или слишком рано, или слишком поздно.

      Я провела эти три дня, заточив себя в спальне. Лежала в постели вплоть до наступления темноты и возвращения Жюста. Он быстро принимал душ и что-нибудь готовил, чтобы перекусить на скорую руку, предупреждая: «Это для нас двоих, Мамочка». Потом начиналось самое лучшее и длилось несколько часов, после чего я отключала свой мозг и снова погружалась в пустоту.

      В понедельник вечером мы снова сели в поезд. Я наблюдала за Жюстом, который дочитывал свою книгу, думала о нем, но это была плоская, бесплодная мысль. По дороге к квартире сильно дул

3

Переиначенная фраза из французской детской песенки про спящего мельника.