Вишнёвая метель. Ирина Николс

эту добрую весть. Сговорившись с ней, он тайком увёл среднюю дочь Семёна Петровича из дому.

      Часть первая

      Мама Галя

      Матрена с самых первых дней наказала детям, чтобы они звали жену Фёдора Галину – мамой:

      – Детоньки, это ваша мама теперь! Зовите её мамой, сердечные!

      – А наша мама больше не вернётся? – спрашивал растерянно старший Иван. – Она будет всегда на небе?

      – Всегда будет, – отвечала Матрёна, стараясь спрятать набегавшие слёзы. – А теперь давайте я вам расскажу сказку!

      – Про маму, про маму! – просила четырёхлетняя Настя.

      – Конечно, про маму! – и Матрёна принималась рассказывать сказку о том, как мама смотрит на Ивана, Клаву, Настю и Нину с облачка. – Она всё видит, детки! И хочет, чтобы вы звали мамой тётю Галю, чтобы слушались её, помогали отцу с матерью по хозяйству, были друг за дружку горой.

      А Галя, молодя жена Фёдора, сразу полюбила деток Анны. Надо заметить, что всегда, до самой своей смерти Галина ставила свечки за упокой души рабы Божией Анны.

      Как-то ночью спит Галина и вдруг слышит, как детский голос тихонько зовёт: «Мама, я писать хочу!»

      Галина не сразу поняла, что это зовут ее. Не имея еще своих детей, она вот так сразу стала мамой. Так и привыкла. Всё было хорошо в семье Фёдора: дети полюбили Галину, она полюбила их, ходила как за родными. Красавица Галя была! У Демидовых ведь все девки – красавицы румяные, как с картинки! А Галя – особенно! Не раз свекровь стыдила молодую сноху:

      – Ить замужем, а щёки-то зачем красишь? Бесстыдница!

      Галина не обижалась, лишь одаривала Матрёну светлой улыбкой и тихо говорила:

      – Что вы, мама, это не краска, это кровь к щекам прильнула!

      ***

      Всё хорошо, но было необходимо помириться с родителями. Дарья Демидова уже давно простила дочь, а вот Семен Петрович не сдавался. Дарья и так, и эдак уговаривала мужа:

      – Батюшка, Семён Петрович, давай простим Галину! Ить живут же! Люди чуллинские говорят, что хорошо всё. Оба хорошие хозяева, сказывают!

      – Ты мне и не заикайся про неё! – сверкал глазами Семён Петрович. – Я сказал: не прощу, значит, не прощу! – и строго смотрел на жену, а потом переводил взгляд на шест, торчащий из чердачного окна, к которому была привязана красная тряпка, и махал своим огромным кулаком в сторону Чуллы.

      Но прошло время, из Чуллы шли только хорошие новости. И однажды Галя с Фёдором получили известие, что Семён Петрович снял с шеста кусок красного кумача – это значило, что можно приходить молодым просить прощения.

      Дарья накрыла с утра стол и стала поглядывать в окно – не едут ли Фёдор с Галиной.

      …Ох, как рассвирипел Семён Петрович, не найдя утром своей дочери дома! А как узнал, что сбежала с тем рыжим чуллинским парнем, то попади они ему под руку тогда, сгоряча мог и так отколышматить, что не дай Бог! Сразу же привязал к шесту красную тряпку и прибил к чердаку – этим самым показывая, как обошлась с ним дочь. Ух, как досталось домашним! А уж Дарье – особенно! Неделю бушевал Семён Петрович тогда…

      Посматривая в окошки,