Последние саксонцы. Юзеф Игнаций Крашевский

это не разрешаю, – прервала гетманова. – Veto! Ну, совершим сделку.

      Стоявший поблизости Савицкий, Лидский войский, повернулся к Толочко.

      – Ты бы должен княгиню на коленях благодарить, а ты еще торгуешься. Из таких прекрасных рук можно жёнку вслепую брать.

      – Милостивая княгиня, – вставил ротмистр, – даже из ваших милостивых рук боюсь брать жену. Слишком старым себя чувствую, но готов без всякой компенсации ехать на Трибунал, лишь бы вы мне приказали, а я там на что-нибудь пригодился.

      – О, очень! Очень! Очень! – вставила воеводина. – Уже только езжай, остальное найдётся. Поедешь?

      – Я слуга вашей княжеском милости! – ответил Толочко.

      Княгиня вытянула ему руку, улыбаясь, он пришел ее поцеловать и на этом кончилось.

      Приятели Толочко смеялись над ним, потому что он упрямо утверждал, что не женится.

      Весь этот послеобеденный шутливый разговор он принимал за простую забаву княгини, которая любила иногда развлекаться разнообразными шутливыми историями. Тем временем назавтра он сразу услышал в разговоре, что княгиня Магдалина уже рассчитывала на его путешествие и несколько раз повторила:

      – Раз ты мне, пан ротмистр, обещал, слово сдержишь.

      Уже было не в чем сомневаться, он должен быть послушным, потому что ставить против себя гетманову было в сто раз хуже, чем гетмана. Насколько она была влиятельной для приятелей, так для тех, на кого имела зуб, более страшного врага, чем она, не было.

      Она вовсе не разбиралась в средствах, когда хотела отомстить и дать почувствовать свою силу.

      Толочко сильно забеспокоился, не давая узнать этого по себе. Во-первых, расходы были значительные, которых даже заранее он не мог рассчитать; во-вторых, он должен был потерять достаточно времени, подставляться судьям, а что его ждало в Вильне, никакая человеческая сила предвидеть не могла.

      Если когда-нибудь открытие трибунала обещалось, как общая битва, то теперь, когда два сильнейших в княжестве рода должны были за него бороться. Радзивилловское войско, литовские полки гетмана, даже стоящие на границе силы императрицы должны были пойти в Вильно.

      Уже готовились военные распоряжения, как перед кровавым разбирательством. Говорили кто и где должен занять позицию, а вероятность битвы предвидели все. У князя-гетмана было несколько тысяч готовых людей. Чарторыйские не своей милицией, потому что та, присоединив к ней Флеминга, не шла в сравнение с Радзивилловской, разбудили готовую силу императрицы.

      В Варшаве страшно было слушать, что уже разглашали и рассказывали об этом на королевском дворе.

      Гетман Сапега с женой заранее хотел прибыть, утешаясь какой-то надеждой, что может лучше сыграть жалкую роль посредника, чем ксендз-епископ Каменецкий.

      Более трусливые умы умоляли, чтобы, не допуская конфликта, придумать какое-нибудь примирение, но кто знал ксендза-канцлера, графа Брюля, а прежде всего князя-воеводу, тот мало верил в перемирие.

      В Вильне заранее царил ужас, словно перед нападением неприятеля, и как были такие, что летели на огонь, то другие