Последние саксонцы. Юзеф Игнаций Крашевский

даже наравне с Брюлем и мог обидеть.

      В эти минуты его пронял страх, и он поднялся, беря министра в свои объятия.

      – Брюль, разреши это как хочешь, на тебя это сдаю.

      Министр пожал плечами.

      – Князь-канцлер запечатает оба, – добавил он живо, – не подлежит сомнению, чтобы мне и вам добавил проблем, а двух староств Радошковских нет.

      – Впишите ему другие! – отпарировал король.

      – Канцлер уже посмеивается, – шепнул Брюль.

      – О, негодный! Немилосердный! – застонал Август. – Меня только то утешает, что воевода Виленский отомстит за меня.

      Брюль, как бы не очень этому верил, замолчал. Внесли торжественно свет. Король немного заслонил себе глаза и молчал.

      – Токарню, – добавил он, – отправить в Дрезден. Я к той привык уже. Хотя не знаю, буду ли точить… мои ноги опухают.

      – Это пройдет, – ответил Брюль, – а токарня нас опередит.

      – Отправь всю охоту, потому что зачем ей здесь оставаться? – добавил он тоскливо. – Я не знаю, вернусь ли когда-нибудь сюда. Все сеймы мне срывали. Может, где-нибудь мне больше повезёт с ними. Созывать их будем в Всхове, в….

      Король задумался.

      – Если бы не пруссаки, – прервал Брюль, – мы бы постарались о том, чтобы созвать их прямо в Дрездене. Всё было бы приготовлено к coup d'etat. Сегодня я опасаюсь, как бы не было слишком поздно, шляхта распустилась.

      – И крикливые, – вставил Август, – и голоса имеют такие дисгармоничные, каждый из иного тона.

      – А кто из них толще, тот тоньше поёт дискантом, – сказал Брюль…

      – Ты прав. Ты прав, – начал Август III, довольный этим замечанием. – Почти все имеют голоса Паркулине.

      Он приложил палец к губам, рассмеялись оба.

      Но разговор с Брюлем его уже утомил, он вытянулся на кресле и начал зевать. Поглядел на часы, которые пробили вечерний час… лицо его прояснилось. Потом уже оставались только молитвы с капелланом и блаженный сон! А во сне могло прийти видение Дрездена… и обновлённого театра, светящегося от ярких красок и золота.

      Брюль собирался уйти, но тот задержал его при себе. Имел какое-то таинственное желание, которое, хоть они были одни, тихонько шептал тому долго на ухо. Министр его успокаивал. Открыли дверь в столовую… и приглашённый Брюль должен был идти за господином, чтобы смотреть, как жадно он насыщал свой прожорливый аппетит. Под конец он даже забыл о министре, который потихоньку выскользнул.

* * *

      Откуда именно был родом пан Клеменс Толочко, некогда поручик, потом ротмистр янычар, наконец бунчучный польного литовского гетмана Сапеги, подстаросты Волковыского? Забрёл ли из Смоленска во Волковыск, или из Волковыского в Смоленское? Мнения были различные.

      Верно то, что начал с малого, и что не имел почти ничего, когда его пан Пётр Завадский, приятель его, рекомендовал гетману Вишневецкому и взял под своё ротмистрство к янычарам, сперва его произведя в поручики.

      И так как-то хорошо сумел найти общий язык с паном Петром Завадским, пока он был жив, с князем гетманом, пока его хватало, что добился