Государство и его уголовное судопроизводство. Леонид Головко

следует.

      Более того, в системе разнообразных форм и способов современного внешнего вмешательства в нормативную и правоприменительную структуру национального уголовного судопроизводства именно официальное непроцессуальное вмешательство, связанное с принятием институционализированными органами крупных международных организаций адресованных своим членам и вырабатываемых при их непосредственном участии рекомендаций «мягкого права», играет по степени эффективности едва ли не наименьшую роль (при всей условности подобных оценок), по крайней мере, в сфере уголовного судопроизводства, особенно если сравнивать его с официальным процессуальным вмешательством (ЕСПЧ) или вмешательством неофициальным, на которым мы подробнее остановимся далее. Во всяком случае у нас нет данных о проведении каких-либо по-настоящему важных уголовно-процессуальных реформ, инициированных в России или любой иной стране, только на основании того, что Генеральная Ассамблея ООН или Комитет министров Совета Европы приняли какую-то рекомендацию по оптимизации уголовного процесса161. Ссылаться на нее, конечно, будут, использовать в качестве довода, нового доктринального источника и т. п. (что и происходит, например, в российских Конституционном и Верховном судах), но мощного политического эффекта ни одна такого рода рекомендация почти никогда не оказывает, мало напоминая сметающий традиционные нормы и институты «глобализационный каток», с которым мы нередко сталкиваемся в других случаях. Почему так происходит? Причин может быть несколько.

      Во-первых, официальные рекомендации потому и являются официальными, что принимаются действующими на основании международных договоров органами международных организаций, состоящими из представителей самих государств (Генеральная Ассамблея ООН, Комитет министров Совета Европы и т. п.). Иначе говоря, роль государств здесь не только пассивна, но и в значительной степени активна: по сути, они сами участвуют в выработке тех рекомендаций, которые затем себе же адресуют, что предоставляет пространство для обсуждения конкретных положений, поиска компромиссных и максимально осторожных формулировок, различных оговорок и т. п. В связи с этим официальные рекомендации soft law, как правило, нерадикальны и не рассчитаны на немедленную и безоговорочную имплементацию. В противном случае представители того или иного государства соответствующую рекомендацию просто заблокировали бы, воздержались либо проголосовали против. Влияние рекомендаций проявляется не в непосредственном их действии (как, допустим, решений ЕСПЧ), а скорее в создании некоей «доктринальной ауры», т. е. обозначении модных, политкорректных течений развития уголовного процесса правозащитной ориентации, что мы видим на примере одного лишь только перечня новейших рекомендаций Комитета министров Совета Европы: восстановительное правосудие, доступ к судебной помощи цыган, мигрантов, кочевников и др., контроль за негласными следственными

161

В то же время в сфере уголовного права такие реформы встречаются. Например, во французской литературе отмечается, что введение в УК Франции Законом от 15 августа 2014 г. нового вида наказания – уголовно-правового ограничения (contrainte pénale) – «прямо вызвано» Рекомендацией СМ / Rec (2010)1 Комитета министров Совета Европы от 20 января 2010 г. о правилах, касающихся пробации (Bonfils P., Giacopelli M. Droit pénal général. Paris, 2018. P. 263). Впрочем, это не помогло данному виду наказания, напоминающему российское ограничение свободы (ст. 53 УК РФ), надолго удержаться во французской системе наказаний. Невзирая ни на какие европейские рекомендации, вскоре закон от 23 марта 2019 г. упразднил его как автономное наказание (с 23 марта 2020 г.), переместив некоторые связанные с уголовно-правовым ограничением обязанности в другие наказания, создав новые наказания (домашнее заключение под электронным наблюдением) и т. п. Помимо того, в той же литературе указано, что причиной реформы 2014 г. стала не только Рекомендация КМ СЕ от 20 января 2010 г., но и подготовка специального экспертного доклада (conférence de Consensus) от 20 февраля 2013 г., врученного премьер-министру Франции, где содержались соответствующие предложения по реформированию французского уголовного законодательства (Ibidem). В связи с этим не совсем понятно, была ли Рекомендация 2010 г. непосредственным источником влияния или не более чем доктринальным ресурсом для подтверждения позиции экспертов, и действовали ли бы французские власти столь же уверенно на основании одной лишь Рекомендации (без доклада), не говоря уже о том, что председателем комиссии экспертов, вручившей доклад премьер-министру Франции, являлась заместитель председателя ЕСПЧ в отставке Ф. Тюлкенс.