Большая книга про лошадок. Иван Шмелев

фигуру жокея.

      Дома не ждали. Жук, черный, шершавый дворняга, дремал у калитки. Утки пробирались домой с соседней лужи. Надюшка собирала кисти рябины в саду. На дереве копошился Сенька.

      – Лошадь ведут!.. Лошадь!.. – закричал он. – Дедушка лошадь ведет!..

      Жук встрепенулся, вскочил и залаял. Утки шарахнулись в сторону. Старожил-воробей, дравшийся на заборе с врагами из-за пучка рябины, мигом швырнулся вверх, шлепнулся камнем вниз и задергал головкой.

      – Чуть-жив!.. Чуть-жив!.. Чуть-жив!..

      А Жук приготовился: он ощетинил шею и гавкнул:

      – Вы не очень-то… да!.. Я здесь за хозяина!..

      – Жук!.. Ах, шельма! – позвал его Числов. – Не узнал, гадина…

      Теперь Жук узнал. С год тому назад этот тощий старик приезжал сюда, плакал; плакала и сама хозяйка, Анна Федоровна; потом унесли кого-то в светлом ящике со свечами, пели певчие, а он, Жук, выл на задворках. Он узнал теперь этого тощего старика.

      Жук запрыгал, поластился из приличия и сейчас же подскочил к Мэри.

      – А это что за фигура? Надо представиться! – гавкнул он.

      Мэри остановилась, гордо мотнула головкой и подняла белую ножку.

      – Вы, пожалуйста… у меня подковка!..

      Бывалый в делах Жук сделал вид, что ошибся, увильнул в сторону и подкатился сзади. Но сухая головка задорно смотрела, и Жук отступил.

      «Я скаковая лошадь, – прочел он в глазах, – а вам стыдно…»

      Жук растерялся, завилял хвостом и буркнул:

      – Ах! Это я так ведь… такая тоска здесь, знаете… Я отрекомендоваться…

      Но никто не заметил, что делалось на воротах. Воробей вертелся как ужаленный. Он распушился, прыгал, задирал голову и пищал:

      – Чуть-жив!.. Чуть-жив!.. Вот она, жизнь-то… начинается!.. С овсом вас, почтеннейшие воробьи, с овсом!.. Лошадь привели к нам!..

      С этими словами он ринулся через двор и исчез в сарае.

      Выбежала Анна Федоровна и расплакалась. Надюшка уже сидела на руках деда, а Сенька держал Мэри за повод.

      – Это мне, дедуся, а?.. – лепетала Надюшка, тыкая пальчиком в глаз Мэри.

      – Нет, это мне… – уверенно сказал Сенька.

      Мэри обнюхивала воздух и фыркала.

      «Какие маленькие люди здесь, – думала она, посматривая на восьмилетнего Сеньку. – И какие плохие конюшни, и нет лошадей… Странно…»

      – Мне ведь, дедушка, а? – приставал Сенька. – Мне?

      – Вам… вам… – усмехнулся старик.

      «Вот все, что заработал за тридцать лет, – думал он. – Ах ты, старый дурак!»

      Он взглянул на плохо одетых внучат, на бледное лицо дочери, на свои старые сапоги и потертую куртку, на прогнивший забор и облезлые стены домика под старым вязом.

      «Да, сделал дело!.. Вот она, тихая, покойная старость…» – стояло в его голове.

      «Здравствуй, хозяин! – казалось, кричал покосившийся домик. – Пора поправлять… крыша течет…»

      Числов вздохнул. Печальные глаза дочери с беспокойством осматривали его. В них он заметил испуг, скрытое горе.

      – Фррр… фррр… Ну что же, скоро ли меня поставят