Большая книга про лошадок. Иван Шмелев

и дал слово поправить «испорченную» конюшню…

      – «Испорченную»… дал слово… О, если бы Грёза была у меня!..

      Числов сжимал кулаки, тусклые глаза его блеснули.

      – Ну, я за тебя побью… Что?

      Числов покачал головой.

      – Лэди не будет побита, я знаю ее… Это – машина.

      – Мой Гром побьет… вот увидишь… Приезжай, брат, смотреть. Да, слыхал? Васильковский совсем прогорел, лошадей продает сегодня… Хочешь, посмотрим?..

      – Должок за ним есть…

      – Вот и получишь… айда!

      И они направились к конюшням. Под высоким навесом стояло несколько лошадей в желтых попонах. Возле них ходили жокеи, спортсмены, любители. Сам Васильковский, сухощавый старик в пенсне, шведской куртке и высоких ботфортах, с хлыстом, что-то объяснял худенькому жокею в клетчатом пиджаке. Это был Гальтон, жокей графа Запольского.

      – Ага, старина… Здорово, здорово… Ну, как ты теперь? – еще издали закричал Васильковский.

      – Домой еду… кончил я.

      Гальтон подал руку.

      – Ви уезжайт пожинайт лавры… в провинц?..

      Числов угрюмо взглянул и сказал:

      – Пора помирать… где нам лавры!..

      – Неужели совсем, а?.. – говорил Васильковский. – Жаль, жаль… Те-те… брат, надо нам с тобой рассчитаться, значит… Вот продаю лошадей…

      Он заглянул в записную книжку и покачал головой.

      – Ого!.. Две тысячи сто… Ну, за мной никогда не пропадало… Эй, выводи!..

      Старые знакомцы проходили перед Числовым один за другим. Вот вывели Графа – гнедого, в яблоках. На нем Числов взял приз и побил Гальтона. Лошадь купили. Вот Стрекоза, стальная, с белым пятном на груди; у ней ослабли задние ноги. Вот еще лошадь: это Шум, вороной с красным подпалом. Его Числов хорошо помнит: на нем скакал его зять и упал. Лошади прошли хорошей ценой. Аукцион кончался.

      «И-и-и-их-хи-и-и…» – раскатилось резкое ржанье из глубины навеса.

      – Не кричи, не кричи… – ласково сказал Васильковский, оборачиваясь и грозя хлыстиком. – Не терпится…

      Он прошел под навес и вывел невысокую лошадь золотистой масти. Темные, стрелками ушки торчали из-под попоны и дергались; маленькая сухая головка игриво поматывалась, словно старалась избавиться от парусинной покрышки; тонкие ноги, белые снизу, едва ступали. Что-то детское, нежное сквозило во всей фигурке.

      – Вот, господа, штучка-то… кто толк понимает!.. Как вы находите, а?.. Только на днях получил с завода… последыш!..

      Он сам сбросил с нее покрышку.

      «И-и-и-их-хи-и-и…» – задрожало в ушах детское ржанье.

      Всем стало смешно.

      – Нельзя так кричать, Мэри! Это, наконец, неприлично… при публике! – сказал Васильковский шутя, как говорят детям.

      Он похлопал Мэри по шейке. Маленькая головка гордо поднималась над грудью, над узкой белой полоской. По тонким сухим ногам, под кожей, пробегали легкие вздрагиванья.

      – Картинка! Вы взгляните на ноги, господа, – сталь, английская сталь!.. А шея! – говорил Васильковский.

      Он щелкнул хлыстом по ботфортам.

      – Ну-с,