Игра без правил. Про шпионов и разведчиков. Лев Шейнин

е р г. У нее случилось большое горе. Под Сталинградом погиб ее единственный сын.

      Е л е н а. Какое несчастье!.. И она ни слова не писала об этом.

      Б е р г. Да, лишь вчера она мне рассказала о своем горе. (Задумчиво.) Она изменилась, как изменились все мы. Изменилась и ты, моя девочка. Я давно хочу тебя спросить: почему ты стала такой тихой, задумчивой?.. Ты раньше была так жизнерадостна и весела… Что с тобой, Елена? Скажи мне прямо. (Пытливо глядит на нее.)

      Е л е н а (отводя глаза). Я просто повзрослела, отец… Нельзя же только прыгать и думать о лыжах… И потом…

      Б е р г. Что потом?

      Е л е н а. Вероятно, ностальгия – тоска по родине…

      Б е р г. И ничего больше?

      Е л е н а. Ну что же может быть еще? Ты так ласков со мной… и Арне… Он тоже…

      Б е р г (со вздохом облегчения). Значит, мне показалось. Ты знаешь, как мне дорого твое счастье, Елена… (Глядя на часы.) Я хочу заехать за цветами для нашей гостьи… (Выходит.)

      Елена остается одна. Пауза. Елена в раздумье садится за рояль, начинает что-то играть. Раздается стук в дверь.

      Е л е н а. Войдите!

      Входит И р и н а, на ней строгий синий костюм.

      Фру Ирина!.. (Порывисто бросается к ней, обнимает ее.)

      И р и н а. Ну, покажитесь, покажитесь, дорогая Елена! (Поворачивает Елену к окну, с интересом разглядывает ее.) Да, совсем взрослая… Как мчится жизнь!.. А я все еще помню вас худенькой, шаловливой девочкой, которой так нравились ленинградские конфеты «Мишка». Кстати, вот они… (Передает коробку конфет.) Признаюсь, я так и не знала, что вам нравилось больше – конфеты или изображение медвежат на обертке…

      Е л е н а (улыбаясь). И то, и другое. Благодарю за внимание, фру Ирина.

      И р и н а. Я теперь и не знаю, как вас называть. Ведь вы уже дама…

      Е л е н а. Очень прошу – называйте меня, как прежде, по имени.

      И р и н а (садясь). Охотно. Итак, дорогая Елена, мы замужем, мы любим мужа, мы счастливы?

      Е л е н а. Да… (Отводит взгляд.)

      И р и н а (обнимая ее). А почему немного грустные глаза? Или мне показалось?

      Е л е н а. Я скучаю по родине… Мне очень одиноко здесь…

      И р и н а. Понимаю…

      Е л е н а. Если б вы знали, как хочется домой!.. И я не понимаю, почему Арне так доволен жизнью в Америке… И потом…

      Пауза.

      И р и н а. Так-так…

      Е л е н а (бросаясь к ней). У меня нет матери… И вообще нет здесь никого, кроме отца, а он так занят… Я не хочу его огорчать… Мне очень тяжело, фру Ирина… (Плачет.)

      И р и н а (обнимая Елену, тихо). Можете сказать мне все… Как матери…

      Е л е н а. Арне… Я не знаю, чего он хочет, о чем думает, о чем мечтает… Он стал совсем другим… Он смеется над моей тоской по родине… Как легко он забыл Норвегию… Иногда мне кажется, что с той же легкостью он сможет забыть меня… Скажите мне, я неправа? Я ошибаюсь?..

      И р и н а. Я вам скажу то же, что сказала бы своей дочери. Самая большая, самая чистая любовь на свете – это любовь к своей родине, моя девочка… Вот почему мы, русские, говорим: мать-родина. И… И я не верю людям,