И один в поле воин. Юрий Петрович Дольд-Михайлик

эта процедура не привлекла моего внимания, и я считал ее просто игрой. Если, конечно, это произошло и кого-нибудь действительно могли интересовать отпечатки пальцев маленького мальчика.

      – Это интересовало не кого-либо, а органы разведки. К счастью, отпечатки сохранились.

      – Теперь, наконец, я понял, о какой формальности вы говорите.

      Генрих брезгливо поморщился и с отвращением передернул плечами.

      – Воспринимай это и сейчас как игру. Ибо эта формальность больше всего похожа на игру. И поверь, мне самому очень неприятно, очень обидно… Эту миссию я взял на себя, чтобы обойтись без лишних свидетелей.

      – Боже, какое счастье, что судьба свела меня с вами, герр оберст!

      Подойдя к столу, Бертгольд вынул из ящика металлическую пластинку, поблескивавшую свежей типографской краской, и маленький кусочек бумаги.

      – А теперь, мальчик, подойди сюда и дай мне правую руку. Вытяни большой палец, прижми его к ладони. Вот так…

      Ловким движением Бертгольд ребром поставил палец Генриха на пластинку, потом, легонько нажав, повернул его. Теперь с внутренней стороны изгиб большого пальца был ровно окрашен. Тогда Бертгольд прижал его к куску бумаги. На гладкой белой поверхности появился четкий рисунок.

      Когда отпечатки были сняты со всех пальцев, оберст с облегчением вздохнул: Генрих выдержал испытание, и он, Вильгельм Бертгольд не ошибся!

      Доволен остался и Генрих. На протяжении всей операции ни один из его длинных тонких пальцев даже не дрогнул.

      – Разрешите идти? – спросил он оберста, который снова разворачивал карту.

      – Да, – Бертгольд вздохнул. – А мне придется еще немало поработать, чтобы кулак, в который мы зажмем врага, действительно оказался железным, как пышно назвали эту операцию в штабе.

      Даже не взглянув на карту, Генрих выразил сожаление, что оберст так перегружает себя, и, поклонившись, вышел.

      Генрих быстро оделся, и когда в комнату вошел его денщик, был уже готов.

      – Подавать завтрак, господин лейтенант?

      – Только чашку кофе и бутерброд.

      Денщик укоризненно покачал головой, но, встретив холодный взгляд

      Генриха, молча принялся приготовлять завтрак.

      Худощавый, рыжий Эрвин Бреннер, присланный в распоряжение нового сотрудника Коккенмюллером, не понравился Генриху. Особенно неприятное впечатление производили его маленькие желтоватые, как у кошки, глаза, которые всегда, уклоняясь от прямого взгляда, шарили по комнате.

      «Надо будет заменить его», – подумал Генрих.

      Наскоро проглотив кофе, Генрих пошел в штаб. Как офицер по особым поручениям, он состоял в личном распоряжении оберста и каждое утро должен был являться к своему шефу, чтобы получить то или иное задание. До сих пор Бертгольд не перегружал своего протеже работой его мелкие поручения можно было выполнять, не выходя из штаба. Но накануне перед вечеринкой оберст предупредил, что хочет дать Генриху задание более сложное и ответственное.

      Бертгольд