Мой Ленинградский горный. Табошар урановый. Виктор Александрович Моисеев

после смерти здесь отпет.

      Воронихин-зодчий – из крепостных и не был итальянец,

      А созданный им храм похож на тот, что в Риме,

      Но по духу он православный, русский, а не иностранец,

      Любим он нами и шедевром архитектуры признан в мире.

      А теперь, сынок, взгляни направо, —

      И на другой собор старушка указала.

      Он был разноцветным, пятиглавым,

      Храмом Спаса на Крови она его назвала. —

      Знаешь, почему сей храм воздвигнут здесь?» —

      Спросила бабушка, мне посмотрев в глаза,

      А я соврал, сказавши: «Да», – и покраснел аж весь.

      Неудобно мне признаться: его историю не знал тогда.

      Что неправду я сказал, она, конечно ж, поняла,

      И далее расспросами меня терзать не стала,

      Тем самым урок мне такта преподала,

      А помолчав немного, она вот что далее сказала:

      «Когда сей храм на месте смерти Александра II возвели,

      Собором Воскресения Христова его назвали,

      В народе же ему имя Спаса на Крови

      В память о той трагедии навеки дали.

      Судьба храма совсем не была простой,

      Особенно в советское наше время.

      Да и разве быть могла она иной,

      Если у нас война объявлена Христовой вере?

      Хотели несколько раз его снести к очередной дате Октября,

      До войны он был складом овощей, а в блокаду – моргом.

      А немного позже театру отдан он под склад инвентаря,

      Но устоял от всех напастей храм и стоит поныне – cлава Богу!

      А спустя семнадцать лет, как закончилась война,

      В храме бомбу неразорвавшуюся под куполом нашли,

      И одним сапером там геройски обезврежена она была,

      А затем взорвана под Пулково, от города вдали.

      Облегченно все в Питере вздохнули – храм спасли».

      Еще немного полюбовавшись храмом Спаса на Крови,

      Мы далее неспешною походкой по Невскому пошли.

      Впереди мост через канал. В зеленый цвет окрашен он.

      А за ним – четырехэтажный красивый дом.

      И, глядя на него, моя попутчица с улыбкой говорит:

      «Всем, кому до́рог Пушкин, хорошо известно это место

      И этот дом, где табличка „Невский, 18“ с давних пор висит,

      Ведь поэт ушел отсюда на смертельную дуэль с Дантесом.

      Но нет, я не права! Он навсегда ушел в бессмертье!

      Напротив дворца князей Куракиных дом для себя построил

      Их бывший крепостной, а позже уже богач-купец Котомин —

      Мол, смотри, каким я стал и общества вашего теперь достоин».

      И далее про этот дом моя попутчица продолжила рассказ:

      «Хозяева его и назначение поздней менялись, и не раз,

      Название же „Дом Котомина“ – такое сохранилось и сейчас.

      Во время проживания с семьею в Питере Пушкина-поэта

      Кондитерская Вольфа и Беранже находилась в доме этом,

      Где было кафе и товар в продаже колониальный разный,

      А сейчас