Династия для одного. Мария Михайловна Мансумова

составления мирного договора будут назначено своё правительство для каждого региона, в зависимости от того, кому отойдут территории.

      Генерал говорил, переводчик объяснял сказанное им, а султан чувствовал, как падает в бездну. И у неё нет дна. И ветер в этой бездне не свистит, а разрезает кожу, впиваясь до костей.

      Когда генерал замолчал, рассматривая султана, Вахидеддин вдруг понял, что готов вцепиться в горло этому человеку зубами и разорвать артерию. Чтобы тот умирал, истекая кровью прямо на руках у султана. Что говорит этот человек? Как он смеет произносить такое вслух, да ещё в присутствии потомка Османа?

      – Какая наглость, – прошептал Вахидеддин. – Не переводи! – остановил переводчика.

      Милн непонимающе посмотрел на своего спутника, а затем, широко улыбнувшись, затараторил что-то на английском.

      – У него есть для вас подарок, повелитель. Он говорит, что является заядлым охотником. Сидеть в засаде, наблюдать за добычей, изучать её повадки, понимать ход её мыслей, понимать, что ей дорого – всё это доставляет ему удовольствие. И он по-настоящему хорош в этом. Он говорит, что сегодня ему попался прекрасный экземпляр. И он не знает, что с ним делать. Либо запереть в клетке и привезти домой на потеху своей семье. Или убить, как и полагается поступать с такими зверями. Но если вы согласитесь ратифицировать перемирие, он с радостью подарит его вам.

      Султан встал, напрягся и приготовился к броску. Это уже слишком! Но генерал, опустив руку в карман брюк, достал медальон, увидев который, султан рухнул обратно в кресло. Отделанный изумрудами круг с тонким серебряным полумесяцем по середине. Перепутать и обознаться невозможно – именно этот медальон носил, не снимая, Эртугрул с тех пор, как ему исполнилось полтора года.

      – Документ составлен и находится у меня с собой. Подпишите. Прикажите объявить всем. И уже через час пойманный мною зверёныш будет у вас. Вы убедитесь, что я его не обидел, не ранил. Откажетесь – получите через час шкуру львёнка. Мои люди будут ждать не больше часа с этого момента. Если они не услышат, как на площадях объявляют от вашего имени о согласии с условиями перемирия – без промедления исполнят то, о чём я вам сказал, – продолжал говорить тем временем Милн.

      Сын или страна? Долг чести или отеческая любовь? Что он должен выбрать? И почему вообще человека ставят перед таким выбором? Вахидеддин готов отдать жизнь за Родину, он готов душу отдать за сына. А от него требуют и жизнь, и душу, но в обмен на что-то одно. Как он может собственным решением убить сына, над которым шептал молитву, впуская его в мир под именем великого воина, отца-основателя их династии? Как можно выбрать? И разве может он отдать кому-то страну, народ, нацию, величие и славу полумесяца на красном, доверенные ему? Если бы рядом был Хумаюн! Или Мустафа Кемаль. Даже Абдулкадир смог бы помочь в этот момент, будь он рядом. Но никого нет. Есть только Вахидеддин – наедине с подлым британцем и переводчиком, который смотрит на султана