Конец Смуты. Иван Оченков

вот не надо этих извращений восточных… Как по мне, так петли вполне станет.

      – Добрый ты, государь.

      – А то! Ну чего мнешься, спросить чего хочешь?

      – Государь, а что такое «извращение»?

      – Тьфу ты, прости меня господи – сколь годов мужику, а он не знает, что такое «извращение»! Изыди, нечистый, иди вон у Анисима спроси, он точно знает.

      Послание и впрямь было от Рюмина, он коротко сообщал, что вернулся от Густава Адольфа с хорошими вестями и личным посланником шведского короля. «Надо возвращаться», – подумал я. Вот только с этой царицей липовой надо что-то придумать.

      На следующий день в собор Коломны по моему приказу привели Заруцкого и Марину в сопровождении стражи. Увидев атамана, Мнишек кинулась было к нему, но повисла на руках стрельцов.

      – Не так быстро, пани, – сказал я, глядя на это, – у вас будет время.

      Встречавший нас вместе с настоятелем и прочим клиром отец Мелентий встревоженно спросил:

      – Что ты задумал, государь?

      – Ничего особенного, святой отец: повенчай их.

      – Что?!

      – Повенчай, говорю!

      – Но она же царица…

      – А будет атаманша. Ну, делай же, что тебе царь велит.

      – Грех ведь…

      – Батюшка!..

      Мелентий вздохнул и начал чин венчания. Заруцкий сначала попытался вырваться, но потом обмяк.

      – Не можно… – хрипло сказал он, повесив голову.

      – Чего тебе не можно?

      – Не можно венчаться, мы уже венчаны.

      Услышав это, собравшиеся ахнули, а Марина закричала: «Молчи!»

      – Продолжай, – велел я атаману.

      – Венчаны мы, государь, уже год как… – обреченно выдохнул он.

      – А Ивашка?

      – Мой сын. Не убивай его, государь.

      – Поклянешься в том перед святыми образами?

      – Клянусь.

      – Все слышали? – громко спросил я. – Марина, ложно называвшая себя царицей, на самом деле венчаная жена казака и разбойника Ивашки Заруцкого, и сына своего от него прижила!

      – Мекленбургский дьявол!.. – простонала Мнишек, опускаясь на каменные плиты пола, – проклинаю тебя, и род твой – до седьмого колена проклинаю!

      – Совет да любовь, – бросил я через плечо, проходя мимо нее.

      Выйдя из собора, я велел седлать лошадей, пора было возвращаться в Москву. На этот раз ехали не торопясь. Впереди опять шли татары, но сам царевич Арслан ехал вместе со мной. Заруцкого и Марину везли следом, его – в клетке, а ее с сыном – на санях, в окружении стрельцов. Вообще саней было много, на одних везли отбитое у воров добро, на прочих – взятые с собой припасы. На ночь окружали этими санями лагерь и расставляли шатры. Проезжая знакомую деревню, Анисим с Никитой вздумали было повернуть, но я сделал страшное лицо и показал им плеть. Вельяминов смутился, а стрелецкий полуголова, как ни в чем ни бывало, завел разговор:

      – Эх, государь, что же за жизнь пошла такая нерадостная!

      – Чего это ты так?

      – Ну как же: я-то думал, хоть у воров на свадьбе погуляем, а они видишь как – венчаны уже.

      – Нашел