Обитель лилий. Элишева Ренар

людей на задворках сознания, в котором внимание сосредоточено только на томном голосе женщины, что намеренно делает его ниже в присутствии посторонних. Избавится ли он от этого, вырвется ли из порочного круга – впервые он положительно отвечает на оба вопроса, не колеблясь и не ища оправданий.

      Люсьен Кауц. Когда она появлялась в помещении, воздух незримо менялся – Герберту всегда сдавливало горло от желания. Даже в беспамятстве он помнил, каково это – прижиматься к ее губам в остервенелом поцелуе, слышал, забыв собственный голос, ее сбивчивое дыхание, прерываемое стонами, знал ощущения от прикосновений к ее талии, не желая телесно контактировать с людьми.

      – А ты похорошел.

      Он переводит взгляд с окна на ее красивое, светящееся от пудры лицо.

      – Ты тоже ничего.

      Девушка раскатисто смеется, но его сердце уже не бьется быстрее от этого звука, когда-то сводившего его с ума. Ему не хочется стянуть блузку с откровенным вырезом, похоронив невысказанное под привычной похотью, или грубо сжать ее предплечье в желании выпытать, где она пропадала прошлой ночью. Она больше не кажется ему недостижимой и далекой, как и он более не хочет соответствовать ее ожиданиям.

      Они смотрят друг на друга, будто с их последней встречи прошел один день, а не долгий и мучительный для него год. Герберт знает, что Люсьен пыталась получить разрешение и приехать раньше, постоянно осведомлялась у матери о его самочувствии. Но если сначала он был не в состоянии встать с больничной койки, постоянно спал под капельницами и не имел возможности увидеть даже семью, то после – сам просил Хирцмана отказать Люсьен в посещении. При всех недостатках у Витольда было удивительное качество – он разбирался в сердечных делах и в этом случае не задавал лишних вопросов.

      – Как дела? Что нового?

      – Прохлаждаюсь. Не стану спрашивать, как твои. Уверен, что еще лучше моих.

      Девушка покачивает головой, глухо, будто выкурила перед приходом несколько сигарет подряд, смеясь.

      – Почему ты не рассказал матери, что мы расстались? Я, конечно, не против, что она приглашает меня на обед, но это какой-то моветон с моей стороны, не находишь? – Люсьен придвигается ближе, с нескрываемым интересом рассматривая мужчину, которому еще год назад признавалась в любви. Вот что, думает Герберт, действительно моветон, а не незнание его матери, в чьих объятиях он больше не падает в постель.

      – Не хотел ее расстраивать, у нее и без того достаточно поводов для волнений, – устало, будто разжевывая очевидное, объясняет он и потирает переносицу. – Что ты забыла здесь, Люсьен?

      – Захотела тебя увидеть. Разве мы перестали быть друзьями?

      Помимо ее объятий и сбивчивых криков Герберт хорошо помнит зимнюю ночь, когда впервые пересекся с ней взглядом. Они познакомились в общей компании – он нравился девушке, которую привела чья-то жена, представив подругой, она была с приятелем, что не упускал возможности показать, какая женщина проявила к нему благосклонность. На улице, куда она вышла следом за ним,