Котёнок. Владарг Дельсат

спускаясь и поднимаясь, пока мы не оказываемся у какого-то входа. При этом окружающие совсем не хотят заставить меня ползти, напротив, спрашивают, не нужна ли помощь. Сколько ни пытаюсь, издёвки услышать не могу, отчего даже голова болеть начинает.

      Я оказываюсь на нижней полке. В вагоне нет дверей, значит, это «плацкарт», то есть все в одном месте. Ну как люди отнесутся к такой, как я, мне объяснять не надо. Значит, будут мучить издевательством и злыми словами. К этому надо быть готовой и стараться не расплакаться, потому что в поезде даже врачей нет. Я закрываю глаза, чтобы не видеть брезгливости и липкой жалости. Теперь эта пытка у меня на много-много часов. Как же плакать хочется, на самом деле! Просто реветь, как маленькой, и чтобы погладили!

      И в этот самый момент я чувствую поглаживание. Я широко открываю глаза, забыв, что плакать минуту назад хотела. Рядом со мной на полку усаживается какая-то бабушка, похожая на бабу Зину. Она просто гладит меня, глядя так, как будто я её близкая, но я же чужая совсем, почему она так смотрит?

      – Ну что ты, маленькая, – очень ласково говорит мне эта женщина. – Никто тебя тут не обидит, никто не будет с жалостью смотреть, ведь нет твоей вины в том, что такая уродилась.

      – Били её сильно, Виктория Семёновна, – говорит этой бабушке Марьиванна. – Не верит она никому.

      – И не надо, – названная Викторией Семёновной продолжает меня гладить. – А вот я дам петушка такой хорошей девочке, – она протягивает мне действительно петушка на простой деревянной палочке. – Тебе его можно, кушай.

      – Спа… Спасибо! – заикнувшись, произношу я, совершенно не понимая, что происходит.

      – Сейчас петушка-от поешь, – говорит она мне, – а там и поговорим с тобой, согласна? – я киваю. – Марья, совсем неладно с нею!

      – А то я не вижу, – вздыхает Марьиванна. – Не доверяет никому, ждёт предательства, готова к любой боли, лишь бы не хоспис… Не понимаю я.

      – Ты такого и не видела, – Виктория Семёновна вздыхает. – Да и я мала была, после той войны оно часто бывало, вот и поможем нашей малышке, как тогда.

      Я не вслушиваюсь. Почему-то меня очень интересует петушок, сладкий такой, красивый. Я полностью сосредотачиваюсь на нём, понимая, что так контролировать себя намного проще. Данный факт вызывает удивление, но я занята, поэтому откладываю удивление в сторону, а две женщины продолжают разговаривать.

      Марья Ивановна рассказывает всё, что обо мне известно. Так я и узнаю, что местный папа девочку, в которой теперь живу я, просто-напросто уничтожил, потому что подобного от родного, близкого человека ожидать невозможно. То есть я и раньше об этом слышала, но не принимала, а вот теперь почему-то да. А опекуны, которые были до, просто лупили каждый день и снимали это. В общем, тюрьма им очень надолго светит, только мне всё равно. Это же не я была, правильно? Ну и в школе убили головой об унитаз. Вот и вся история той, в ком теперь я живу. Кто знает, что меня ждёт…