Некоторые рубашки не просвечивают. Эрл Стенли Гарднер

человек с горящими глазами. Говорил он быстро, словно боялся не успеть сказать что-то очень важное, и при этом активно жестикулировал. Он был похож на нервного терьера, охотящегося на полевых мышей. Сначала он рыл одну нору, потом бросался в сторону и рыл другую.

      Кэролайн была не такая. Она могла сидеть и долго караулить жертву у одной норы, потом одним прыжком получала то, что хотела. На вид ей было около тридцати лет. Облегающий свитер подчеркивал достоинства ее фигуры. Кто-то, возможно, считал ее красавицей, но, на мой взгляд, общее благоприятное впечатление портило угрюмое выражение лица.

      Даттон передал нам с ней бокалы, и мы чокнулись. Он сказал:

      – Насколько я понял, вы хотите сменить раму на картине?

      Я поставил свой бокал, встал и принес картину. Почти благоговейно развернув, водрузил ее на стол и взглянул на полотно. Потом сложил два пальца в кольцо и с самым серьезным видом принялся рассматривать через него картину.

      Через несколько секунд Даттон сделал то же самое.

      – Лейтмотивом картины является круг, – начал я. – Солнце круглое и оранжевый ореол вокруг него тоже круглый с исходящими из центра лучами.

      – Символом солнечных лучей, – вставил Даттон.

      – Разумеется, – согласился я. – Поэтому картину следовало бы вставить в круглую раму.

      – Боже мой, Биллингс! Вы правы!

      – Мне нужно на это ваше разрешение.

      – Вы правы! Вы совершенно правы!

      – У вашей картины смелая идея, – продолжал я вешать лапшу на уши. – Она оригинальна, в ней есть сила. Словом, она великолепна!

      – Спасибо! – сиял художник. – Так приятно слышать мнение человека понимающего. Я стремлюсь интерпретировать природу. Только этим и стоит заниматься.

      – Конечно, – сказал я.

      – В противном случае, – продолжал он, – лучше выходить с фотоаппаратом и делать цветные снимки. Я ни цента не дам за картину, которая с первого взгляда будет понятна человеку. Все стоящее в жизни – это то, чего мы не можем понять. То, что нужно интерпретировать. Художник – это прежде всего интерпретатор, истолкователь.

      – Насколько ему дается выразить себя в картине, – вставил я, – настолько он создает нечто новое, оригинальное. Возможно, вы не осознаете этого, Даттон, но вы родоначальник новой школы.

      – Я?!

      – Да, вы.

      – Мне хотелось бы показать вам вещь, над которой я сейчас работаю, – заторопился он.

      – Буду счастлив.

      Я допил свой джин с тоником. Художник открыл шкаф, выволок оттуда мольберт с картиной и снял с нее тряпку.

      Это был кусок холста с разбросанными по нему разноцветными кругами и пересекавшими их красными и оранжевыми зигзагами. Я внимательно рассматривал картину. Она очень походила на связку воздушных шаров, поднятых в воздух шквальным ветром, причем молниям каким-то чудом удавалось миновать шары. Я попытался придумать ей название.

      Та картина называлась «Восход над Сахарой», а эту можно было назвать «Гроза над карнавалом».

      Я отступил на шаг, потом придвинулся ближе, затем склонил