Некоторые рубашки не просвечивают. Эрл Стенли Гарднер

скрежетать и стучать.

      Даттон кивнул.

      – Найдите живописное выражение для этого звука и назовите картину «Конфликт».

      Он отступил назад и во все глаза смотрел на меня.

      – Это можно сделать, – убежденно втолковывал я. – Только у нас должен скрежетать цвет. Положите яркий красный цвет рядом с зеленым, и это окажет такое действие на зрителя, которое оказывает на слух скрежет шестеренки. Получится картина, которая будет дисгармонировать с нервной системой человека, и вы дадите ей название «Конфликт».

      – Боже мой! – взвыл Даттон с благоговейным восторгом. – Это можно сделать!

      – Вы можете сделать это. – В знак преклонения перед гением живописи я склонил голову. – Вы.

      Мне показалось, что он сейчас расцелует меня. В разговор вступила Кэролайн:

      – Лучше поинтересуйся, Горас, сколько мистер Биллингс запросит за эту идею.

      – Ничего! – решительно сказал я. – Я не художник. У меня просто появляются удачные идеи, и моими слабыми силами я стремлюсь внести вклад в искусство!

      Даттон стиснул меня в объятиях. Потом он закрыл «Вдохновение» тряпкой и потащил его в шкаф.

      – Я могу сделать это! Это самая блестящая идея, которую мне когда-нибудь приходилось слышать. Я так напишу конфликт, что он со страшной силой ударит по глазам зрителя. «Конфликт»! Блестящая идея!

      – Я человек с ограниченными средствами, – продолжал я, – поэтому не могу гарантировать, что именно я куплю ее, но уверен, что она произведет сенсацию. Я кое-что понимаю в рекламе, и, думаю, мне удастся привлечь к вашей работе внимание критики.

      Даттон подошел к столу и налил нам еще джина, щедро наполнив стаканы. Мы снова чокнулись и выпили.

      Спустя некоторое время я сказал:

      – Мне хотелось бы посмотреть и другие ваши картины и познакомиться с художниками, которые являются последователями вашей традиции.

      – У меня нет последователей, я ни на кого не влияю.

      – Не может быть! – изумился я. – Любой человек, который видел ваши картины и понимает живопись, сразу замечает, что в вас что-то есть! Сила! Экспрессия! Зрелость!

      Кэролайн сказала задумчиво:

      – Может быть, Джордж, Горас.

      – Кто этот Джордж? – спросил я.

      – Джордж Кэдотт, – ответила Кэролайн, – мой двоюродный брат. Он немного пишет, и я знаю, что он высоко ставит талант Гораса.

      – Пожалуй, да, – не слишком уверенно подтвердил Горас.

      – Где я могу найти Джорджа Кэдотта? – небрежно поинтересовался я.

      – В данный момент с ним нельзя встретиться, – с сожалением вздохнул горе-художник.

      – Печально.

      Мы выпили еще джина и на том прикончили бутылку. Я спустился и купил еще одну в магазине на углу.

      Постепенно Горас накачался. О Кэролайн этого нельзя было сказать. Она знала меру и время от времени поглядывала на меня настороженно и испытующе.

      Даттон подошел к телефону. Его язык заметно заплетался.

      – Междугородный разговор, – заявил он телефонистке. – Говорит Горас Даттон, номер Лейквью 6-9857. Мне нужно поговорить с Джорджем Кэдоттом,