Отраженные сумерки. Сен Сейно Весто

y of Congress

      1124-2

      Научно-фантастическая повесть

      Эволюция нуждается в нашем

      самообладании и поддержке.

      – Легенды о Шагающем камне

      Глава Первая

      1

      Старый заброшенный мостик торчал из тишины, как старческая рука. Озеро под ним отражало небо, раннее утро и что-то еще, оно медленно блестело, плыло, как плывет небо, если его перевернуть, а потом смотреть – долго, пока не надоест и ты не поймешь, что на самом деле это не оно плывет, а ты уплываешь. Вода тихо качается, на ней тихо качаются тени и отражения, голые, круглые, одинаково усеченные листья растений бредут мимо. Позади ничего нет, там тихо и хорошо – и впереди, и вокруг, и на много времени вперед. Тебя нет тоже, ты спишь, но еще об этом не знаешь. Ты сливаешься с небом, небо сливается с водой, вода сливается с побегами испарений, с остатками тумана и пятнами леса, и опять не понять, ты движешься к ним или они движутся к тебе.

      Тени длинные и чужие спали на отражающей воде. Тростник, дремля, стоял, как стоят скучные призраки сна, дожидаясь скончания всех времен. Все спало в этот слишком ранний, медленный, предутренний час, и только спина полуголого мальчишки в коротких штанишках на сгнивших стапелях мостика беспокоила тени, отражения и память.

      Собственно, мостика не было. Над водой сохранились лишь несколько проросших почерневших перекладин, их подпирала пара бревен и воздух. Покрытые лишаем концы торчали из листьев кувшинок, их тени лежали на отражениях далеких небес, прячась от света. Мальчишка двигался, как во сне.

      Он ступал осторожно, пробовал голой пяткой и пальцами остатки старых жердей, перекладины бревен, потом переносил на них вес тела. Он был здесь один. Я видел только его спину, одну отчужденную полуголую фигурку в траве над водой, я смотрел туда же, куда и он, мне почему-то тоже хотелось постоять рядом, хотя бы в мыслях, где маленькое озеро лениво потягивалось и утро потягивалось вместе с ним.

      Там, где далеко и не разобрать ничего, висела граница между утром и сном. Мои глаза смотрели, но больше не видели торчавшей из тишины руки и длинных пятен на темной воде. Отражения подсказали, где я видел мальчишку раньше. Это был я сам: пролегомены чужого забытого дня – лучшее время, когда можно трогать ладошкой воду и притом не потерять ничего…

      Этот сон преследовал меня, как тень, начинаясь одним и тем же и заканчиваясь тем же самым. Ночь заслоняла день.

      2

      Понятие «день клонился к своему закату» в применении к местным ненормальным условиям широко использовалось во вступительных и заключительных частях обзорных сеансов связи. Смысла в нем содержалось не много, поскольку он тут, строго говоря, все время куда-то клонился, никуда не уходя, но из вновь прибывших мало кто мог устоять перед искушением включить свое остроумие, не подозревая, что выглядит болваном. Неподвижно замерзшее над горизонтом солнце рано или поздно начинало вызывать неуютное ощущение иррационального дискомфорта, которое зачастую заканчивалось еще более иррациональным желанием, чтобы оно в конце концов куда-нибудь провалилось и больше не появлялось. Впрочем, к этому привыкали. Те, кто привыкнуть не мог, быстро исчезал. Солнцестояние обещало новую полосу покоя – довольно сложный процесс миграции всего, что могло двигаться, включая растительный покров лесных массивов, и к этому нужно было быть готовым. Новые осложнения означали новый сезон. И к нему обычно не был готов никто.

      Я хорошо понимал неудовольствие своего соседа. Его утятник неоднозначно относился и к нему, и к его исследованиям, и, чтобы довести их до конца, требовались идеальные условия. Здесь все требовали идеальных условий, словно они включались в условия предоставления визы. Мы обсудили с соседом создавшееся положение и нашли, что спесь немногих соизмерима разве только с наивностью остальных. «Чья бы дверь скрипела». – злорадно заключил сосед, вряд ли имея в виду свой сарай с утятником.

      Мой новый партнер по дежурной шахматной партии на ночь с чашечкой горячего чая оказался неожиданно интересным собеседником. Он был вечно недоволен по какому-нибудь метагалактическому поводу, но его интроинспекции в глубь истории зачастую озадачивали. Вскоре я поздравил себя с тем, что одинокий коттедж, что пустовал до того по соседству с моим, теперь оккупирован, и мне не нужно больше играть в шахматы с самим собой. После того, как выяснилось, что сосед смотрел на создавшееся положение вещей теми же глазами, мы взяли обыкновение ездить без приглашения один к другому в гости. «Знаете, – сказал он мне на днях. – Вы не умеете проигрывать. Это легко эксплуатировать».

      Впереди лежали прерии. Там все молчало. Я знал, что это значило. Когда организм, взобравшийся на вершину пищевой цепи, отправляется на охоту, всем остается только хранить молчание. Галерейные леса с карьерами и прибрежными плитами глянцевых камней шли дальше, и туда нужно успеть добраться раньше, чем их коснется холодный фронт. Ближе, совсем рядом с неподвижной черной водой, осыпая позади себя созревшие плоды с растений, прошла стая гиппопотамов.