Круги по воде. Аркадий Адамов

стремительно прошла в соседнюю комнату и тут же вернулась, держа в руке сложенный листок бумаги.

      – Вот! Прочтите.

      Она протянула письмо Виталию, и тот, ещё не развернув его, привычно отметил про себя: «Вырвано из тетради, школьной. Поспешно вырвано».

      – А конверта нет? – поинтересовался он.

      – Конверта там не было.

      Виталий развернул письмо. Что-то вдруг на миг остановило его внимание, прежде чем он принялся читать. Почерк! Кажется, знакомый почерк. Но об этом потом. И Виталий стал разбирать неровные, торопливые строки.

      «Я тебе это не забуду до самой могилы, – читал Виталий. – И ещё неизвестно, кто из нас туда раньше ляжет. Узнаешь меня. В землю себя закопать не дам. И управу мы на тебя найдём – не так, так эдак. Потому укоротись, пока не поздно. И поперёк дороги не вставай, завалим».

      Лучинина следила за тем, как скользят его глаза по строчкам письма, и, когда ей показалось, что он дочитал до конца, она нервно сказала:

      – Видите, до чего дошло?

      – Вы разрешите мне взять это письмо? – подчёркнуто спокойно спросил Виталий.

      Она снова пожала плечами.

      – Пожалуйста.

      – Скажите, Ольга Андреевна, – Виталий спрятал письмо во внутренний карман пиджака и собрался было закурить, но, спохватившись, спросил: – Вы разрешите?

      – Да, да, конечно. И… угостите меня.

      Но у Виталия была только его трубка; и Лучинин смущённо махнула рукой.

      – Это я так. Вообще-то я не курю. Но вы хотели что-то сказать.

      – Да. Я хотел спросить, – Виталий раскурил трубку. – Вы не догадываетесь, кто мог это написать? – он указал на карман, где лежало письмо.

      Она покачала головой.

      – Нет…

      – Нам собирался что-то рассказать заводской шофёр, – задумчиво произнёс Виталий. – Сергей Булавкин, но…

      – Ах, этот, – голос Лучининой стал сразу сухим и враждебным.

      – Вы его знаете?

      – Ещё бы. В любимчиках у Жени ходил. А сам… гадкий человек, неискренний!

      Виталий постарался ничем не выдать своего удивления. Лучинина знала Булавкина и, видно, не только по рассказам других. В запальчивом тоне её было что-то личное.

      Вообще в ходе разговора Виталий делал все новые и новые открытия. У Женьки, оказывается, был совсем не лёгкий характер, и эта женщина, наверное, хватила с ним горя, да и остальные тоже. Об этом, кстати, говорил вчера и Ревенко. Теперь ещё эта анонимка. Наглая, с откровенными угрозами, как все анонимки. «В землю себя закопать не дам». Нет, Женька, конечно, никого не хотел закопать. «Работа по идеальной схеме». Вот чего требовал Женька. Идеалист? Слепой упрямец? Так считала жена. И каждый разговор об этом кончался у них ссорой. Она даже сейчас не может говорить об этом спокойно. А впрочем… В её раздражительности чувствуется что-то ещё, сугубо личное, недоговорённое.

      И Виталий неожиданно для самого себя вдруг спросил:

      – Вы, наверное, очень любили Женю?

      – Странный вопрос…

      – Нет, не странный. Мне неловко его задавать вам,