Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой. Ольга Савельева

зубов мы с ними, кстати, тоже совпадали: у меня еще не выросли, у них – уже выпали.

      Однажды во время наших старушечьих посиделок мимо скамейки пробежал рыжий Валерик. Он был лохматый, грязный и голодный, потому что рос в многодетной семье.

      Многодетные семьи стояли на особом старушечьем учете, ибо плодили хулиганов и шалопаев.

      На чумазую персону Валерика у нас имелось целое досье, полное компромата:

      – Зачем Людка рожала четвертого в двухкомнатную квартиру, чем думала, шалава?

      – Что за мода нынче держать в квартире больших собак? Это же как пятый ребенок!

      – Невоспитанный Валерик давече с Петровной даже не поздоровался. Она ему: «Здравствуй, Валера!» – а он ей «здрасьте» пожалел.

      – До четырех лет он вообще не говорил, думали, немой, а нет, выправился.

      – Никого не слушает эта молодежь, зла не хватает, свою голову же не приставишь, прости хосподи.

      Так вот, Валерик.

      Он, в порванных на коленях штанах, спасаясь от кого-то бегством, несся к гаражам и делал это с таким азартом, столько ликования было в его глазах, что я, повинуясь какому-то инстинкту, заразившись его настроением, не удержалась, будто кто толкнул меня, спрыгнула со скамейки и резво побежала за ним.

      Я бежала так быстро и так свободно, что мне с непривычки показалось, что у меня развеваются щеки.

      – РАСШИБЁС-СИ-И-И!!! – тут же услышала я вслед прабабушкин голос, который воткнулся мне в спину холодным мечом.

      Прямо вошел точнехонько между лопаток.

      Я выгнулась пузом вперед, будто врезалась, будто меня и правда догнала ударная волна прабабушкиного возмущения, и неловко плюхнулась на пятую точку, тяжело дыша.

      – Я ЖЕ ГОВОРИЛА!!! – закричалпокаа прабабушка, полыхая гневом.

      Когда она меня ругала, то сразу молодела. Не скакало давление, не ныли суставы. Она становилась румяной, и ее голубые глаза перетягивали на себя внимание от морщин.

      Я, ссутулившись, посидела в пыльной грязи секунд десять и понуро побрела к насесту.

      Прабабушка ждала меня на скамеечной локации для публичной словесной порки за проступок.

      Я шла к ней, отряхивая руки, и думала: «Вот зачем, зачем я побежала? Сидела же как человек, на радость прабабушке. Нет, надо же было сдриснуть. А Валерик! Он что, не мог обернуться и подождать? Нарожают четверых в однокомнатную, заведут собак, а потом от них выбегают невоспитанные и молчаливые валерики, на которых зла не хватает…»

      Я покорно вернулась на скамейку со слегка виноватым выражением лица.

      – Ну и куда ты, прости хосподи, понеслась? – спросила прабабушка.

      Она перевернула мои руки вверх ладошками, увидела, что они пыльные от падения, достала старый желтоватый носовой платок, плюнула на него и стала вытирать мне ладошки от пыли.

      Мне стало противно и брезгливо. У прабабушки во рту было уже совсем мало зубов, они сгнили, а два передних раскорячились, образуя заглавную букву «Л», и она ела много тертого чеснока, ибо свято верила в то,