Бог, которого не было. Белая книга. Алексей Френкель

отчаяние? Немолодой, лысоватый мужик с внешностью заурядного бухгалтера в мешковатом костюме. Джон Скофилд. Montreux Jazz Festival 1992 года. Meant to be с Джо Ловано на саксофоне. Глаза полузакрыты, губы что-то беззвучно шепчут, пот течет по лысине. Одиночество среди восторженной толпы, которая слушает и не слышит. Абсолютное отчаяние, выраженное в музыке. Джон Скофилд. Meant to be. «Предназначенный, чтобы быть» пятидесятидвухгерцевым китом.

      Я сидел на полу в съемной квартире на Дорот Ришоним, 5. Одиночество. Беспросветное. Идеальное. Как у кита. И у Джона Скофилда. Где-то за трисами была жизнь. Или показалось. И вот что я еще понял: нет у тебя никакого фильтра на 52 Герца в ушах. На хрен он тебе не нужен, этот фильтр. Просто ты одинок. Отчаянно, как тот кит. Ну, если ты, конечно, есть. Вот кит точно есть – это научный факт. Ну а если ты есть, то наверняка взываешь в пустоту на какой-нибудь божьей частоте. А мы не слышим. Тфилины не те. Или мы не те.

      А может, уже и не взываешь. Устал. Заебался. Китом быть непросто – по себе знаю.

      Из самой сердцевины ниоткуда

      Некий Масанобу Сато принимал участие в мастурбационном марафоне в Сан-Франциско.

      Он беспрерывно дрочил на протяжении девяти часов и пятидесяти восьми минут. Представляю, как обидно ему было кончить, не дотянув две минуты до десяти часов. Правда, уверяют, что это все равно мировой рекорд. Чушь полная. В Израиле я год этим занимался. В прямом и переносном смысле. А еще учил иврит. Говорят, еврейским мальчикам года в четыре дают намазанное медом печенье в форме букв, они слизывает мед и так начинают запоминать еврейский алфавит. Я обходился без меда, а когда все эти куф софит и ламеды царапали мне гортань, лечил горло и душу пивом. От горла помогало, от одиночества – нет. Буквы еврейского алфавита пишутся раздельно, они никогда не соприкасаются друг с другом. Еврейские буквы необычайно одиноки. Как Джон Скофилд на Montreux Jazz Festival 1992 года. Лавано со своим саксофоном рядом, но они не соприкасаются.

      Красивее иврита ничего нет – так великий Каравайчук говорил. А уж он-то слышал красоту как никто. У иврита врожденная осанка. Он трагически стоит. Это тоже Каравайчук сказал. Красиво. А еще буква алеф похожа на нож для советской мясорубки. Это уже я сказал. Ну, я не умею красиво, как Олег Николаевич. Но я у него учился – и слушать красоту, и ивриту. Буквы иврита – они вообще на ноты похожи. Ну, не на обычные ноты, а на те, которые Олег Каравайчук играл.

      А каббалисты – это такие каравайчуки иудаизма – так вот, каббалисты считают, что двадцать две буквы еврейского алфавита существовали еще до начала мира, и при помощи букв ты и сотворил Вселенную. Ты – это Бог.

      Я тоже пытался сотворить себе новый мир, но у меня не очень-то получалось. Иврит я выучил, но сны по-прежнему смотрел на русском языке. И в этих снах была Даша. А в жизни она не отвечала на мои звонки. Ну или во вчера не проходят звонки из завтра.

      Кстати, знаешь, как называется на иврите пленка с пузырьками? Ну, та пленка – сидишь, тупишь и щелкаешь, когда уже сил нет дрочить? Пацпацим! А щелкать – лепацпец. По-моему, иврит можно выучить только за это. В общем, я почти