Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании. Александр Ципко

Россию как раз и стоит за нынешней истерикой от патриотизма.

      В середине нулевых я прочитал десятки открытых лекций в молодежных аудиториях, по преимуществу студенческих. Поражает, что даже патриотическая, прокремлевская молодежь меня всегда расспрашивала об основании моей веры в будущее России, в то, что она сохранится. В любой открытой студенческой аудитории, и в Томске, и в Туле, и в Ярославле, и, естественно, в Москве, на каждый десяток задаваемых тебе, лектору, вопросов один-два обязательно продиктованы сомнениями в возможности сохранения России и как социума и как независимого государства. «А сохранится ли Россия вообще?»

      Кстати, этот вопрос красноречиво свидетельствует о духовных итогах реформ, и политических, и экономических, последовавших после 1991 года, после распада СССР. Поразительно, но даже в годы сталинских репрессий русские люди не разуверились в будущем своей страны. Мое сознание является не столько копией сознания моих родителей, сколько копией сознания моих дедушек и бабушек и их друзей. Для всех них, за исключением чекиста деда Дзегузе, отца моего отца, СССР был «совдепией», революция, гражданская война – «временем голодного кошмара», а эпоха коллективизации – временами «собаки Сталина». Но при всем при этом у этих людей, даже у друзей отца моей матери, деда Ципко, наших соседей, героя Порт-Артура полковника Голембиовского и статского советника Кашина, – для которых революция оказалась катастрофой, и выжили они благодаря чуду, – даже у них, как я хорошо помню, не было никаких сомнений в будущем страны, их России. Все их ожидания будущего сводились к ожиданию смерти «собаки Сталина». Я уже не говорю о том, что не было никаких сомнений в будущем страны у брата моей мамы, инвалида войны Виталия и у его многочисленных друзей-фронтовиков, комсомольцев 30-х.

      И Семен Франк, и Николай Бердяев, и Иван Ильин полагали, «что русская революция есть величайшая катастрофа – не только в истории России, но и в истории всего человечества». Но поразительно, что никто из них не делал очевидных, само собой напрашивающихся выводов из их оценки Октября как национальной катастрофы. Если Октябрь есть катастрофа, по крайней мере гибель старой, для них и для меня «нормальной России», «нормальной жизни», то какие гарантии, что она после этой катастрофы выживет? Но вместо серьезного анализа разрушительных для российского духа последствий советизации страны они все настойчиво декларировали веру в Россию и в ее будущее. Кстати, лозунг «ЕР» «Верим в себя и в Россию» имеет эмигрантское происхождение.

      Впрочем, сам по себе лозунг «Отечества», а потом «ЕР» «Верим в себя и в Россию» свидетельствует и о дефиците этой веры у населения.

      Интересно, что саму возможность полной и окончательной гибели и России и русского народа ни один из русских мыслителей начала XX века не допускал. Никто из них при всей диалектичности их мышления, не видел, даже не предполагал и наличия той ситуации, в которой мы сейчас оказались, не видел, что само по себе освобождение