Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 4. Вещь, объект. Валерий Алексеевич Антонов

Оно конструирует суждение и его концептуальную сущность, анализируя языковое выражение предложения, вместо того чтобы полагаться на прямой анализ фактов самого суждения. Когда мы выносим суждение: Все люди смертны: действительно ли мы сначала вводим понятия «человек» и «смертность», а затем связываем эти два понятия? Показывает ли нам что-нибудь прямое наблюдение, прямое сознание о таких процессах? Я думаю, что даже спор о том, не происходит ли, возможно, прямо противоположного, разложения «общей концепции» на две отдельные концепции, показывает, насколько мала роль прямого анализа какой-то не чисто языковой сущности во всей теории суждения, основанной на пропозиции. Но не надо было бы конструировать сущность суждения из сущности пропозиции, не надо было бы путать эту конструкцию с прямым анализом, если бы искомое суждение само, без лишних слов, предстало перед анализом. (Наконец, что касается самой цепочки умозаключений, через которую возникло концептуальное определение суждения: если языковое предложение является составным, должен ли смысл действительно быть также составным? Должно ли каждое самостоятельное слово в предложении соответствовать компоненту смысла?

      Должно ли суждение связываться или это происходит, если связывается предложение? Так много выводов, так много вопросительных знаков).

      Мне кажется, что весь путь, по которому здесь анализируется приговор, – это неверный путь. И он характеризует себя таковым с самого начала. Мы хотели исходить из смысла предложения, языкового целого, чтобы понять, в чем вообще состоит «смысл» отдельного слова; упомянутое здесь определение исходит из того, что смысл предложения содержит в себе смысл отдельных слов, тем самым предполагая, что последние известны.

      Но если мы не достигаем цели таким образом, то какой путь мы должны выбрать? Ошибка заключается в том, что мы начинаем с лингвистического предложения. Смысловое употребление слова или предложения не тождественно существованию смысла и никак не предполагает его. Поэтому мы должны, наоборот, максимально освободить себя от внимания к языковому выражению. Иными словами, мы должны попытаться уловить то, что иначе подразумевается в словах, в предложении, в случае, когда оно присутствует там не как нечто означаемое, а как нечто данное. Мы должны начать с данного без слов и пройти через него, чтобы увидеть, есть ли в нем что-то, что мы могли бы выразить в предложении определенного типа. Или, говоря иначе, смысл каждого предложения (в отличие от смысла отдельного слова) характеризуется для нас как «суждение». Именно поэтому мы придали вопросу о значении предложения другую форму вопроса о природе суждения. Если мы хотим ответить на этот вопрос, мы должны принести суждение в его своеобразии в реальность. Это нельзя сделать так, чтобы мы произносили пропозицию и одновременно пытались привнести суждение в реальность, а только так, чтобы мы исследовали известные нам факты, чтобы увидеть,