Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 2. Скептицизм и пессимизм. Валерий Алексеевич Антонов

наших представлений порождает совершенное субъективное убеждение, которое мы столь же мало способны разрушить догматическими разборами, сколь и подавить скептическим сопротивлением: так же бесполезно искать для наших суждений что-либо вне и сверх этой видимости. Поэтому мы судим и живем в соответствии с этой видимостью, то есть принимаем за истину и правило то, на что она нам указывает.

      12) Однако это теоретическое и практическое следование субъективной видимости отнюдь не есть ценность открытого нами интереса и мудро принятого на его основе правила для веры и жизни: это – неизменное воздействие идей на нашу природу, которая нам неизвестна. Следовательно, это не сдержанный скептицизм, когда мы признаем реальность материального мира и истинность всех способов мышления и рассуждения, соответствующих нашей способности к познанию; но это просто признание реальности наших представлений и власти, которую они осуществляют над всей нашей мыслью и жизнью, и которую нельзя ни изменить, ни опровергнуть.

      §710. Скептицизм абсолютно неопровержим 8:

      1) потому что он ничего не утверждает и не отрицает и, следовательно, не содержит ничего, что противоречило бы какому-либо другому утверждению;

      2) потому что он не доверяет первым основаниям человеческого знания, с помощью которых только и должно было бы быть сделано опровержение;

      3) потому что он не претендует на всеобщность своих сомнений (примечание к §708).

      §711 В той мере, в какой скептицизм допускает субъективную убежденность в представлениях низших и высших способностей познания, он является единственным последовательным способом мышления для философии и единственной последовательной философией для богооткровенной религии.

      [Здесь крайне важно не забывать то, что уже напоминалось в примечании к §709, – что скептик не только в своей жизни, но и в своей мысли и вере следует тем представлениям, которые он имеет благодаря опыту и разуму. Поэтому он отличается от догматического критика только тем, что не создает искусственно объективное знание для своего убеждения. Поскольку, как показывает множество неудачных попыток, это совершенно бесперспективно, скептицизм как философия, очевидно, является последовательным. Что касается его отношения к явленной религии, то скептицизм не только не исключает веры в ее историю и доктрину, но скорее требует ее, а именно в той мере, в какой его образ мышления предполагает, что он следует за впечатлениями воображения и интеллекта, в частности, за своим убеждением. Таким образом, скептик верит в явленную религию, как только ее доказательные основания действуют на него как идеи таким образом, что они должны, согласно устройству природы, породить убеждение. А поскольку у него нет мысли найти нечто объективное для своего познания, он не исследует и не препарирует далее свое убеждение в нем, довольствуясь мыслью: это для меня истина. Таким образом, скептик может верить в богооткровенную

8

Я не могу отказаться от этого утверждения, которое я уже сделал в своей «Беседе об атеизме» (стр. 20 последнего издания), несмотря на то, что г-н Якоб, кажется, считает его преувеличенным. («Критический очерк о Юме», стр. 534). То, что я приписал своего рода аффектации в скептицизме, г-н Якоб не совсем понял в соответствии с моим смыслом: вышеприведенный §705 будет наилучшим толкованием. Однако недостатка в опровержениях скептицизма никогда не было. У Аристотеля к ним можно отнести IV книгу «Метафизики», поскольку в ней, как и в «Теэтете» Платона, излагается различие между ощущениями и разумом, затем отрицается простая субъективность знания против Протагора и доказываются принципы разума, особенно закон противоречия и principium exclus medii [исключенное третье – wp]. То, что стоики возражают против скептицизма, безусловно, важно, но я бы не стал включать в этот список то, что они говорят о внутреннем принуждении к аплодисментам. Как они объясняют постижимость нашего воображения и атрибут истины, как выводят восприятие из идей чувств, следует узнать из «Акад.» Цицерона и из двух книг Секста «Adv. log.». Сочинения против скептицизма, которые Евсевий «Prep. Evangel. L. XIV.», почерпнутые из Нумения и Аристотеля, очень поверхностны. Среди более поздних спорщиков со скептицизмом большинство, как Крусаз против Бейля в своем пространном «Examen du Pyrrhonisme», только проповедуют, или, как Освальд в «Призыве к здравому смыслу» и Битти в «Ess. on the Nature of Truth» против Юма, только проповедуют. Один только Рид («Исследование о человеческом разуме») отличился, но скорее другими достоинствами своей работы, чем очень уместными доводами против Юма. То, что Кант одержал победу над скептицизмом, для меня совершенно бессмысленно, так как его философия не идет дальше субъективности знания, которую скептики отрицают так же мало, как и реальность идей. Премированный трактат Мендельсона «О доказательствах в метафизических науках» – не первая из его работ. Большинство людей имеют совершенно ложное представление о скептицизме (см. примечание к §711).