За пределами трепета. Елена Гарбузова

обнявшие своего отца-великана. Ветер свистел в кроне и трепетал осколками звезд. В дупле дерева поселилась птица в средневековом платье, встречавшая гостей гостеприимными трелями. И случилось так, что в гости к ней с самого неба спустился человек в сияющих одеждах, и они еще долго пели друг другу о вечной музыке, пронизывающей все сущее в этом мире. Музыки, воплотившей в себе ветер, свет ночного неба и трели птицы. Мир звезд связался в тугой узел с тихими вздохами засыпающего заката. Дерево все тише склонялось к земле и доверчиво засыпало.

      Внезапно цветную канву незаконченного бумажного рассказа прочертил кривой укор огромной тени. Сирена, нарушившая ночную гармонию сказки, выла пронзительно и неумолимо.

      – КаааК? Как, я спрашиваю!!? (слюна билась из огромного рта Варвары Николаевны, и казалось, что удар хватит ее такое крепкое и лоснящееся багровым румянцем лицо). Да как ты, мерзавка, могла ослушаться свою воспитательницу и нарисовать такое безобразное дерево?

      Мощной пригоршней воспитательница сгребла лист, испуганно затрепетавший в цепких пальцах, и стремительно разорвала.

      – Самовольничать вздумала? Тонкий коричневый ствол оказался выше твоего понимания? Немедленно в угол и не сметь возвращаться в детскую до ужина!!

      Лиля простояла в углу до вечера. Но не горечь обиды застилала ее воображение. И не покорная усталость сковывала тело. Она скорбела над человеком в серебристых одеждах, которому одним неосторожным движением упитанных пальцев оторвали голову. Лиля плакала над птицей, которой прервали песню, вобравшую в себя все доброту вечера. Девочка молила, чтобы дерево, объединившее в светлой гармонии все сущее на Земле и столь безжалостно убитое, успело заронить семя жизни в такую уставшую землю.

      Советских детей с пеленок неустанно приучали к бесспорному правилу: взрослый всегда прав. Нет, уважение это не гнездилось глубоко, оно было сродни защитной реакции организма или инстинкту самосохранения. За углом этого же взрослого не запрещалось поливать грязью ядовитых слов и втайне показывать язык. Но все это следовало проворачивать суетливо и в тихой подлости спасительного угла. Так, чтобы взрослая сила не заметила змеиное движение мелкой робости. Но на глазах высоких авторитетов следовало лицемерно улыбаться и обращаться неизменно вежливо и корректно. Изнанка личности, выдаваемая за реальное лицо, была основным признаком примерного ребенка. Права свои детям были неведомы. Взрослые не приучали их к мысли отвечать смело, если с ними обращаются несправедливо. Зачастую искривления воспитательной системы заходили настолько далеко, что травмировали хрупкую детскую психику в зародыше.

      И жизнь словно разрезало на две половины. В одной из них существовал дом с его целительным сном выходных дней, где утро встречало не сизым обмороком ранних подъемов, а солнцем, нежно льющимся сквозь тюль. Уставшая улыбка матери, склонившейся над кроватью, аромат выпечки, умиротворение, разлившееся по всему телу…