Небесная музыка. Солнце. Анна Джейн

не лгу, – холодно отвечает ей Элинор. – Дело принципа – от этого зависит моя репутация. Если бы дочь Николаса, моего, прошу заметить, хорошего друга, имела отвратительный или даже средний вокал, Николас бы первым узнал это от меня. Заявляю, что Диана Мунлайт поет прекрасно. И из нее получится великолепная певица – при условии, что она будет развиваться и дальше, – отрезает Элинор.

      Меня они не замечают.

      Я знаю, что это глупо. Знаю, что это моя вина. Я сама согласилась на это. Но…

      Мне больно слышать о том, что Диана – талантливая.

      Ведь это я пела вместо нее. Я.

      Мне хочется, чтобы мой кумир Элинор Фелпс хвалила меня, а не ее.

      Это ведь справедливо. Справедливо, черт побери!

      Их разговор продолжается. А я просто ухожу в другой конец террасы, прячась за декоративными деревьями, обвитыми фонариками. И выплескиваю остатки коктейля – они растворяются во тьме.

      Мне кажется, что в ней растворилась я сама.

      Вместо злости на плечи наваливается усталость. Вся эйфория от встречи с Элинор пропадает. И остается лишь глупое изнеможение.

      – Франки, – слышу я рядом с собой голос и вздрагиваю – позади стоит Дастин. – Вот ты где прячешься? Накидываешься? – смотрит он на пустой бокал.

      – Я не в духе, – сообщаю я ему.

      – Ты так обиделась, что я пригласил другую? – смеется он.

      – Почему ты так зациклен на себе? – прямо спрашиваю я.

      Он делает недоумевающее лицо.

      – Вообще-то, это шутка, Франки. Есть те, кто шутит о том, что ниже пояса, а я шучу о себе.

      – Как мило. Но я уже сообщила свое мнение о твоих шутках.

      – Эй, рыжая, твое унылое лицо мне не нравится.

      Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.

      – Пока ты тут грустишь, пройдет вся жизнь. Идем танцевать.

      – Нет.

      – Идем. Даже если у тебя деревянные ноги и негнущиеся руки, я выдержу, – веселится Лестерс. – Ты можешь повиснуть на моей шее, а я буду таскать тебя за собой в ритме музыки.

      Он смеется. И это так заразно, что я тоже улыбаюсь.

      – Серьезно, – спрашивает Дастин. – Что случилось?

      – Тебе казалось когда-нибудь, что ты себя продаешь? – спрашиваю я, сама не зная зачем.

      – Актеры продают себя каждую минуту. Это наша профессия, – отвечает он задумчиво.

      – Я не об этом. Приходилось ли тебе переступать через себя? – я смотрю в его лицо. На него падают глубокие резкие тени, и это придает ему какой-то драматический эффект.

      В который уже раз я ловлю себя на мысли, что Дастин красивый.

      – Разное бывало, – задумчиво отвечает он. – Или ты думаешь, что я сразу таким появился на свет? Я кажусь тебе высокомерным идиотом, но на самом деле я многое пережил.

      – Перед тем как мы встретились… там, на крыше, в Хартли… Я видела, как ты шел в толпе журналистов и фанаток. Холодный. Надменный. Отстраненный. И знаешь, что составило впечатление о тебе? – спрашиваю я, подавляя в себе болезненное желание дотронуться до руки Дастина, которая