Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998. Юрий Поляков

к его потенциалу.

      – Оглянись, эротоман ты хренов!

      Он обернулся: в дверях стояла его жена, которую я заметил минуту назад.

      – Она… она… видела, как я?! – прошептал он, мертвея, и показал глазами на незнакомку, манившую его к себе пустым бокалом.

      – Не умирай, – успокоил я. – Она вошла, когда ты вернулся к нам.

      – Фу-у. – Стас выдохнул, как подсудимый, которому в последний момент расстрел заменили пожизненной каторгой.

      – Сам выпутаешься или помочь? – великодушно спросил я.

      – Помоги!

      Я встал, подхватил Стаса под руку и, широко улыбаясь, повел его к супруге. Она смотрела на нас, как пулеметчик смотрит на наступающие вражеские цепи, подпуская поближе, чтобы бить наверняка. Попутно мне довелось принять на себя пьяные объятия незнакомки, кинувшейся вслед ускользавшему от нее Жгутовичу. Бережно, но не без усилий усадив ее за столик, я догнал Стаса еще до того, как он успел открыть рот. Невинно глядя прямо в свинцовые глаза его супруги, я затараторил про то, что сегодня якобы имело место одно очень серьезное обсуждение моей новой книги и для меня жизненно важным было выступление ее мужа, славящегося своим безукоризненным вкусом и неописуемым красноречием. Вранье затягивает, и я рассказал, как после блестящего выступления Жгутовича в зале долго не смолкали аплодисменты и как потом я в знак благодарности пригласил его на ужин, естественно, все расходы взяв на себя. В этом месте я чуть не засмеялся. Я говорил все это без единой паузы, втискивая слово в слово, фразу в фразу так, чтобы перебить меня было невозможно. Я уверял, будто бы Стас каждые пять минут бегал в холл звонить домой, но линия была фатально занята, ибо наша Миусская телефонная станция, самая старая в Москве, построена еще до революции, а во время мятежа левых эсеров в 1918 году в нее угодил снаряд, и последствия этого сказываются по сей день, в чем мадам Жгутович могла собственнолично убедиться, не дождавшись звонка от мужа! Все это я тараторил до тех пор, пока не довел супругов до дверей и не выпустил на улицу, где обилие пространства позволяло разрешить им свой семейный конфликт в самых адекватных формах. Перед тем как вернуться к Витьку, я забежал вниз, в туалетную комнату, чтобы смыть пот, выступивший на моем лице от «амораловки» и изнуряющего вранья.

      5. Покинутый мужчина

      Когда я вернулся к нашему столику, там никого не было, а метрдотельша смотрела на меня как-то странно.

      – А вот здесь парень сидел? – спросил я.

      – Этот маньяк в нечищеных ботинках? – отозвался со своего места наблюдательный Закусонский.

      – Почему маньяк? – удивился я. – Очень талантливый молодой писатель.

      – Так уж и талантливый? – ухмыльнулся Закусонский.

      Он, будучи настоящим критиком, твердо считал талант своей глубоко личной принадлежностью и наличие талантов у кого-либо еще полагал такой же нелепостью, как копыта у болонки.

      – Этот твой молодой талант схватил Надюху