В священном сумраке дубравы. Стихотворения, переводы, проза. Константин Батюшков

детищей купают…

      И более не зрят в волнах!

      Но тут Минос, певцам на страх,

      Старик угрюмый и курносый,

      Чинит расправу и вопросы:

      «Кто ты, вещай?» – «Я тот поэт,

      По счастью, очень плодовитый

      (Был тени маленькой ответ),

      Я тот, венками роз увитый

      Поэт-философ-педагог,

      Который задушил Вергилья,

      Окоротил Алкею крылья.

      Я здесь! Сего бо хощет бог

      И долг священныя природы…»

      – «Кто ж ты, болтун?» – «Я… Верзляков!»

      – «Ступай и окунися в воды!»

      – «Иду… во мне вся мерзнет кровь…

      Душа… всего… душа природы,

      Спаси… спаси меня, любовь!

      Авось…» – «Нет, нет, болтун несчастный,

      Довольно я с тобою выл!» —

      Сказал ему Эрот прекрасный,

      Который тут с Психеей был.

      «Ступай!» – Пошел, – и нет педанта.

      «Кто ты?» – спросил допросчик тень,

      Несущу связку фолианта?

      «Увы, я целу ночь и день

      Писал, пишу и вечно буду

      Писать… всё прозой, без еров.

      Невинен я. На эту груду

      Смотри, здесь тысячи листов,

      Священной пылию покрытых,

      Печатью мелкою убитых,

      И нет ера ни одного.

      Да, я!..» – «Скорей купать его!»

      Но тут явились лица новы

      Из белокаменной Москвы.

      Какие странные обновы!

      От самых ног до головы

      Обшиты платья их листами,

      Где прозой детской и стихами

      Иной кладбище, мавзолей,

      Другой журнал души своей,

      Другой Меланию, Зюльмису,

      Луну, Веспера, голубков,

      Глафиру, Хлою, Милитрису,

      Баранов, кошек и котов

      Воспел в стихах своих унылых

      На всякий лад для женщин милых

      (О, век железный!..). А оне

      Не только въяве, но во сне

      Поэтов не видали бедных.

      Из этих лиц уныло-бледных

      Один, причесанный в тупей,

      Поэт присяжный, князь вралей,

      На суд явил творенья новы.

      «Кто ты?» – «Увы, я пастушок,

      Вздыхатель, завсегда готовый;

      Вот мой венок и посошок,

      Вот мой букет цветов тафтяных,

      Вот список всех красот упрямых,

      Которыми дышал и жил,

      Которым я насильно мил.

      Вот мой баран, моя Аглая», —

      Сказал и, тягостно зевая,

      Спросонья в Лету поскользнул!

      «Уф! я устал, подайте стул,

      Позвольте мне, я очень славен.

      Бессмертен я, пока забавен».

      – «Кто ж ты?» – «Я Русский и поэт.

      Бегом бегу, лечу за славой,

      Мне враг чужой рассудок здравый.

      Для Русских прав мой толк кривой,

      И в том клянусь моей сумой».

      – «Да кто же ты?» – «Жан-Жак я Русский,

      Расин и Юнг, и Локк я Русский,

      Три драмы Русских сочинил

      Для Русских; нет уж боле сил

      Писать для Русских драмы слезны;

      Труды мои все бесполезны!

      Вина тому – разврат умов», —

      Сказал – в реку! и был таков!

      Тут