Яшка Пыжик. Анатолий Леонов

были только слухи… Так и вырос Яшка без отца и матери – сирота при живых родителях, впрочем, не очень-то об этом жалея и трезво рассудив, что лучше жить одному, чем с родителями-садистами или алкоголиками.

      В результате шалопаем Яшка стал первейшим, и проказы его не раз заставляли взрослых хвататься за головы и тянуться к брючным ремням. Но еще хуже было то, что для сверстников и ребят помоложе Яшка являлся непререкаемым авторитетом и объектом подражания. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что жил он без подлости в душе и чудил не со зла, а просто от избытка энергии и от широты чувств.

      Когда Яшка закончил школу, директор лично пожал ему руку и заявил, что надеется уйти на пенсию до того, как Яшкины дети пойдут в первый класс. А участковый – старший лейтенант Савельев, почти плакал от счастья, когда по весне Яшку призвали в армию, и чуть не упал в обморок, когда тот на следующий день после проводов пешком, с рюкзаком на плече, вернулся обратно.

      С надеждой Савельев спросил: «Что, дезертировал?» Оказалось, что нет – просто автобус с призывниками сломался посреди степи, и вся группа новобранцев опоздала на призывной пункт. Военком, имевший по этому поводу неприятный разговор с армейскими «покупателями», которым пришлось уехать не солоно хлебавши, в сердцах обозвал опоздавших раздолбаями и вышвырнул их пинком по домам – до осени, не обратив никакого внимания на категорический протест председателя Лыжина.

      Вообще-то у Лыжина большой зуб на Яшку вырос после одного случая. А дело было так. Стояла в Комаровской, на площади напротив сельсовета убогая сараюха с гордым названием «общественная уборная». Одному богу ведомо, для кого она была выстроена, потому как трезвые станичники предпочитали собственные нужники, а пьяные до площади, как правило, не добирались и без зазрения совести орошали окрестные кусты и заборы. Сооружение, состоявшее сплошь из щелей, дырок и дырищ и продуваемое всеми ветрами, оказалось пустым и заброшенным и с годами обветшало так, что посетители кабинок – ежели таковые все-таки находились – запросто могли поболтать «за жизнь» и даже обменяться крепкими рукопожатиями. Вот этим обстоятельством как раз и решил однажды воспользоваться Пыжик. Забрался он в женское отделение и стал поджидать предполагаемую жертву. И надо же такому случиться, что ждать-то ему практически не пришлось. После пяти минут вынужденного безделья услышал Яшка скрип двери, шуршание одежды и тихое сопение, а через щель в перегородке разглядел тощие женские бедра с приспущенными колготками телесного цвета. Выдержав драматическую паузу, охальник, тщательно копируя кавказский акцент, прогундосил нарочитым баском:

      – Э-э, дэвушка, давай знакомиться, да? Минэ зовут Отарик!

      Реакция была мгновенной. Бедная женщина истошно заголосила и, сорвавшись с насиженного места, не успев даже как следует одеться, пулей выскочила на улицу, вышибив по дороге пару прогнивших дверей. На беду женщина оказалась руководителем областной инспекционной комиссии, и за свой испуг она потом с Лыжина три шкуры спустила, а что хуже