Яшка Пыжик. Анатолий Леонов

немногочисленные зрители, в столь ранний час оказавшиеся на площади, могли с удивлением наблюдать, как по главной улице станицы вприпрыжку, держа под мышками два больших арбуза, бежала дородная Дуська Финошина, а следом за ней, как бы подталкивая ее под пышный зад, катил колхозный трактор «Беларусь». Дуська, забавно выгибаясь, несла свой живот далеко впереди всего тела, но от ноши почему-то не избавлялась – то ли потому, что жалела, то ли потому, что в пылу гонки просто забыла об арбузах. Наконец, в момент временного прояснения сознания, она, каким-то фантастическим движением раскрутившись на месте подобно заправскому дискоболу, запустила один из арбузов в преследовавший ее трактор. «Снаряд», пролетев по высокой минометной траектории несколько метров, врезался в лобовое стекло кабины и, расколовшись, рассыпался фейерверком мелких сочных кусков, в пористой рубиновой мякоти которых, как солдаты в окопах, сидели черные семечки. Хороший был арбуз, спелый!

      Трактор, вильнув в сторону, проехал по аллее между маленькими голубыми елями – предметом бесконечной гордости председателя колхоза Лыжина, и врезался в бронзовый бюст местной знаменитости – дважды героя социалистического труда комбайнера Семена Михайловича Гойды. Бюстик, жалобно крякнув, слетел с бетонного постамента и с дребезжанием закатился в колючий кизильник.

      Тем временем к месту происшествия, размахивая на ходу вареной куриной ножкой, уже спешил сам председатель – в ветхих армейских кальсонах и домашних тапочках на босу ногу. Его сопровождали десятка полтора разъяренных станичников и полдюжины всегда готовых побрехать в свое удовольствие беспризорных шавок.

      Толстая Дуська, еще не отдышавшись как следует, уже давала показания колхозному сторожу Митричу.

      – Я иду, – вопила она на деда, – а он едет! А мне – куда? А он тут… А я наутек… В общем, чуть не родила!..

      – Чевось? – переспросил сторож, приложив ладонь к уху.

      – Не родила чуть, пень старый! – возмущенно повторила Дуська, теряя терпение.

      – А-а, ну да, ну да… – понимающе кивал головой самозваный Анискин. – Трактора, они могут! Трактора – это, понимаешь, сила!

      Учиненный Митричем допрос являл собой живой пример полной профанации и формализма, ибо по причине преклонных лет старик был тугоух и непонятлив, как тетерев на току. Внимал он бессвязной речи пострадавшей скорее по служебной необходимости и под влиянием чувства собственной значимости, нежели из искреннего интереса и сострадания, а в ответ на истеричные причитания разгневанной бабы только разводил руками, глубокомысленно замечая при этом:

      – Бывает!

      Между тем председатель уже выволок из разбитого трактора в дымину пьяного Яшку Пыжика, местного оболтуса и шалопая. Яшка глупо улыбался, глядя на бармалейские гримасы, которые строил ему Лыжин, и как заведенный повторял:

      – А чего… Я ей говорю – дай, говорю, арбузика! Арбузика хоца!.. А эта дура не поняла.

      Председатель наотмашь, от всей души двинул дурачине кулаком в нос с криком:

      – Гондурас вонючий! Чего, тебе на бахче арбузов мало?!

      – На бахче? – удивленно, словно впервые услышав это слово, вытаращил осоловевшие глаза Яшка и неожиданно сделал попытку вырвать несколько волосков из председательской груди, но, получив в ответ крепкий подзатыльник, безвольно повис на руках казаков, к общему удивлению тут же захрапев сочным молодецким басом.

      – Тащите его домой, пусть проспится, паразит! – обреченно махнул рукой Лыжин. – А как проспится – сразу в правление: я из этого Яши Машу делать буду!

      Глава 2.

      В правлении приятно пахло борщом и котлетами. Председательская жена Варька принесла мужу обед прямо на работу, и теперь запах еды жутко раздражал сердитого и голодного Лыжина, озабоченно отгонявшего от тарелок наглых мух. Уж и так все потолки в правлении были завешаны гирляндами липучек с болтающимися на них гроздьями насмерть прилипших насекомых, но сотни других, не менее противных и надоедливых, ползали по трупам своих соплеменников в надежде на легкую поживу, а парочка из них уже плавала в председательском борще.

      Яшка, виновато опустив голову, стоял посередине комнаты, кося глазами в открытое окно, поверх горшков с чахлой геранью. Во дворе местный беспризорный барбос Михал Сергеич, прозванный так за большое черное пятно между ушей, уже минут десять занимался сущим непотребством с принадлежавшей Лыжину сукой английского пойнтера по кличке Лана.

      Яшка краем уха слушал яростные вопли председателя и размышлял о том, как тот воспримет известие о разврате, творящемся во дворе… Он знал о его почти отцовской привязанности к породистой животине, привезенной из элитного столичного питомника.

      – Куда ты смотришь, тюлень каракумский? – сердито окликнул Яшку Лыжин, сообразив, что справедливые слова его не производят нужного эффекта.

      – Да там… – помявшись, проговорил Яшка, – собственно, собачки женятся…

      Лыжин проследил за Яшкиным взглядом и на секунду потерял дар речи. Зато, когда он приобрел его вновь, стекла в окнах домов, выходящих на площадь, задребезжали так,