Когда говорят ружья. Пол Найн

померк.

      Время всё расставило по местам. Да благословит Господь двадцать первую поправку к Конституции! Боже, храни Америку!

      Прохладный сентябрьский ветерок колыхал шторы в открытых окнах. Где-то пели цикады. В тот момент подумал, что ни за что на свете не хотел бы оказаться на месте папаши Леоне. Его мысли полнились тоской.

      Днем раньше мы встретили на ярмарке почтальона, и он вручил письмо от Тони. Парень сообщил, что успешно окончил военные курсы и получил должность взводного снайпера. Готовится к отправке в Европу. Мальчик просил отца забыть обиды и приехать в Бостон, проводить его на фронт.

      Поначалу я боялся, что папашу Леоне хватит удар. Он ходил чернее тучи, что-то перемалывал внутри себя. Ни дать ни взять дробилка, в которую сунули дюжину коровьих лепешек.

      Кто знает, о чем он думал! Однако уверен, что в глубине души гордился сыном. В парне был внутренний стержень.

      Однако пойти против воли отца в итальянской семье – серьезный проступок, сравнимый разве что с государственной изменой. В Штатах за такое «седлают сверкалку»…

      Я отпил виски, и в голосе прозвучали нотки сочувствия:

      – Хватит страдать! Иди в дом и пиши сыну чертов ответ.

      – Не уверен, что это хорошая мысль, – пожал плечами Леоне. – Моя грамматика вопиюще хромает. Таким, как я, больше подходит рисовать фаллосы на стенах пещеры.

      На моем лице появилась улыбка.

      – Тот, кто использует слово «вопиюще», – сказал я, – уж как-нибудь напишет пару строк. Не говоря уже о том, что дурак, каким ты себя выставляешь, сказал бы «члены».

      – Хочу перечитать письмо сына.

      Мы прошли в гостиную. В поисках конверта я приблизился к шкафу. Скрипнули полированные дверцы, и в них, словно в зеркале, отразился профиль вашего покорного слуги: седые волосы, кустистые брови, на носу очки для чтения.

      Леоне заметил:

      – Ты тоже не смахиваешь на простака, Ллойд. Чем занимался в армии? Явно не сортиры копал, а? Там, во Франции…

      – Бывало и такое, – мои пальцы почти не дрожали, когда я протянул ему письмо.

      Четверть часа спустя Леоне положил бумагу на стол. Кресло заскрипело под его весом. В глазах полыхал огонь. Он сказал, почти не размыкая губ:

      – Их отправят через неделю. Есть пара дней, чтобы подумать – ехать мне в Бостон или нет.

      Едва рассеялся утренний туман, а я уже стоял на кухне и наливал кофе. Мой взгляд то и дело обращался к окну, за которым папаша Леоне полировал фары старого «грэхема». За двадцать лет грузовичок изрядно проржавел, но уверенно держал дорогу.

      Мой друг больше ни слова не сказал о поездке в Бостон, но отчего-то заинтересовался, на ходу ли машина да хватит ли горючки. Забавный старик, прости, Господи…

      Вдруг Джузеппе обернулся к лесу и замер. Смотрел не отрывая глаз. Будто гребаный индеец! Что его привлекло?

      Минутой позже из зарослей орешника выскочил пес. Обычная теннессийская дворняга. Пес подбежал к Леоне, виляя хвостом. Я услышал скрипучий голос:

      – Что