Тело. Сергей Баунт

по стволу. Теперь уже не чтобы спрятаться, а потому что обессилел. «Как же так? Почему в мире все так несправедливо?» Он всю жизнь рвал жилы, работал не покладая рук, а все равно беден, как церковная мышь. А этот – никогда, наверное, и не вспотел по-настоящему. Всю жизнь вино пропил, а теперь будет жизнью наслаждаться в хоромах, да с красными девками.

      Порфирий не замечал, что его мысли неправильные, не правдивые. Он работал, и получал за это, то, что заслужил. Ведь если по-честному, он был самым богатым в деревне. И дом справный, полная чаша; и хозяйство хоть куда – лошади, коровы, овцы и птица всякая; и пьет он не какой-нибудь отвар, нет, пьет настоящий китайский чай. А по праздникам или с устатку, пьет не дрянную сивуху, а «казенную» водочку, запечатанную сургучом.

      Но ничего из этого не пришло ему в голову. Его сейчас душила обида – почему не ему? Ведь кто, как не он это заслужил. Порфирию вдруг показалось, что от жалости к себе, у него повлажнели глаза. Он мгновенно вскинулся и отрезвел. Зло встряхнулся. «Я что? Что это? Как баба. Еще бы заплакал». Он терпеть не мог плачущих мужиков. Даже пьяных. Не можешь справиться с жизнью, иди юбку одень.

      Он выпрямился, глубоко вздохнул и вдруг понял, что Василий сегодня отсюда не уйдет. И принял это мгновенно и безоговорочно. Словно всю жизнь к этому шел. Теперь все мысли его вновь стали трезвыми и спокойными. Как на охоте. Как он это сделает. Куда спрячет тело. Что будет рассказывать дома и в деревне. Он не хотел даже думать сейчас о том, что и как он будет делать с золотом. Не надо торопиться – оно от него никуда не уйдет. Главное на сегодня – решить вопрос с Васькой. У него лишь на секунду мелькнула мысль – что это человек, не сохатый, и даже не медведь. Появилась и тут же пропала. Что он не убивал людей что ли? В девятьсот пятом на Дальнем Востоке, даже десять рублей золотом получил в награду за то, что со взводом таких же сибиряков-охотников вырезали взвод узкоглазых япошек.

      Выстрел грянул как-то по-особенному громко. Казалось, его услышат даже в деревне. Порфирий передернул затвор, заметил, куда упала гильза, но наклоняться, чтобы забрать не стал. Он во все глаза смотрел туда, где еще минуту назад чернела фигура человека. Охотник ждал, не зашевелится ли, не поднимется ли дичь. Это было для проформы, уже больше ритуальное действие. Порфирий уже забыл, когда в последний раз делал подранка с такого расстояния. Да, был у него нынче подранок, но так обстоятельства были другие. Он тогда стрелял в лося на ходу, когда тот уже вот-вот за деревьями должен был скрыться. Да и расстояние было – Сохач был с ладонь величиной.

      А тут, с пятидесяти шагов… Да и не на зверя он сегодня охотился. Человек против зверя намного слабее. Это он тоже с той войны помнит. Зверь любой, даже заяц, будет за жизнь до конца держаться, не сдастся. А человек… Ткни его штыком в живот, он от жалости к себе сам себя убьет. Одними мыслями, что пропадает, что дом родной больше не увидит. Сколько раз так было.

      Тишина снова накрыла лес. Порфирий быстро нагнулся, нащупал в снегу гильзу, и не глядя