Змеиные боги. Лизавета Мягчило

на меня хитро не косись, знаю я, как молодежь отдыхает тихо. Чай, сама не старуха дряхлая, себя в ваши годы помню. Не пущу мой дом разносить, сколько б ни заплатили. Вы вот что послушайте, ступайте по дорожке до восьмого дома, кликните Беляса. Он четвертый десяток как глава деревни, уж он-то подскажет. Его слово вес здесь имеет, глядишь, и подселит к кому. Скажите, что от Ульяны.

      Группа молчаливо повернула к дороге, делая первые поспешные шаги. Все устали и были голодны, а неназойливый до этого времени ветерок озлобился, принялся немилосердно бить по щекам и путать волосы. Солнце плотно пряталось за облаками. Опомнившись, Катерина обернулась к женщине, продолжавшей наблюдать за ними с порога:

      – Спасибо вам.

      – Заходите, если что. Солений добрать у меня можно, через неделю и мяса купить – козлят бить буду. – Увидев, как всем телом дернулась Надя, Ульяна снова простодушно захохотала. – Да не трясись ты так, девица. В наших краях такие колыбельки не для зла пели, без дурного умысла. Напротив, для родных чад такие песни тянули, чтоб беду и горе отвадить. Приглянулась ты нашему мальчишке, видно. Ты погляди, раньше ж полдеревни девок бегали с именами Некраса да Злобыня. Так красоту их спасали да добрый нрав.

      Катерина действительно вспоминала что-то подобное – третий курс, комната общежития. Пожарный извещатель старательно скрыт за обрезанной пластиковой бутылкой от минералки и, словно паук лапками, оброс скотчем. Вокруг витает дым сигарет, в руке приобнявшего ее Саши мутным содержимым плещет полупустая банка дешевого пива. Компания смеется, вспоминая дикие, почти варварские обычаи прошлых времен. Учащаяся на журфаке Смоль слышит их впервые. Но тоже возмущенно всплескивает руками, невольно пиная прислонившегося друга. Вы только подумайте, надо же, подобное петь родным детям. Просто немыслимо, как после такого можно спать самим. Бедные-бедные младенцы, неловко агукающие в своих колыбельках под столь мрачные мотивы… Вот у нее, Кати, непременно отсох бы язык. Одна мысль о подобном – глубокая психотравма.

      И сейчас она в этом абсолютно точно убедилась. Слыша ужасные строчки вживую, ощущала, как язык пересыхает и распухает во рту, прекращая ворочаться. Это эффект замирания – Смоль боялась шевельнуться. Боже, боялась сделать вдох, за которым услышит уже не Надино, а свое имя в строчках колыбельной.

      Катя заставила себя кивнуть, группа подхватила этот пустой болваночный кивок, соглашаясь с женщиной. Да, ничего страшного. Искренним был только Славик, но по поводу его эмоционального интеллекта у Смоль давно были вопросы.

      – Вот кого Злобыней называть нужно было. Глядишь, нормальным бы человеком выросла. – Догоняя непривычно зажатую Надю, тот миролюбиво закинул руку ей на свободное от Пашкиных объятий плечо, игриво толкнул бедром.

      Гаврилова тут же зашипела – похлеще ядовитой гадюки. Сбросила его руку резким рывком и сама отшатнулась, спотыкаясь о ногу Павла.

      – Идиота кусок. А знаешь, почему только кусок? Ты на цельного даже не тянешь.

      Снисходительно