Змеиные боги. Лизавета Мягчило

от Катерины, делая еще один шаг вперед. Теперь, чтобы дотронуться до рыжего парня, ему стоило лишь протянуть руку:

      – Да погоди ты, трусиха, подшутить решил над приезжими дурачками, сейчас мы его быстро вылечим. – Отрывая взгляд от незнакомца, он расстегнул куртку и порылся во внутреннем кармане. На землю выпала сжатая обертка «Дирола» и чек с вокзального магазина. Посопев, Елизаров извлек на свет пятьсот рублей и грубо помахал купюрой перед носом рыжего. – Так страдать уже не люто будем? Мы тебе деньги, ты нам – информацию. Хороший уговор?

      Для того словно не существовало ни парня перед ним, ни купюры. Прозрачный взгляд смещался, нагоняя Надю, та же загипнотизированно смотрела в ответ. Постепенно кровь сбегала с ее лица, делая кожу серой. Ничтожная капля невесть откуда взявшейся жалости заставила Катю заслонить ту собою. И откуда в ней эта смелость? Шестеренки мозга медленно, но вращались, подсказывая верную дорогу.

      Парень просто болен. Дело не в деревне, это может случиться где угодно и с каждым. И как только это начинаешь понимать – страх немного отпускает. Потому что он не опасен – неловко перебирает длинными пальцами край своей рубашки, улыбается глупо и открыто. Брови его чуть ли не сошлись на переносице – глядя на Катю, незнакомец прекратил улыбаться, заставляя ее чувствовать себя виноватой. Обидевшей того, кто слабее, немощнее.

      Помявшись, он снова поспешно затараторил:

      – В ведьмин дом ведут всех, всегда в ведьмин дом. Шажок через порожек, и уже тошно. Но там она не обидит, шуганет немножко. Там ее домовой осуждает, всегда осуждал. А вот за болотами хуже, их там кость к косточке, камешек гробовой за камешком. Слушать нужно, бояться. Голову низко-низко к земле-матушке, тогда и сносить можно. Ты первая пойдешь, лю-у-уто будет. – Палец, перемазанный в грязи, удивительно четко указал на полюбившуюся ему Надю, выглядывающую из-за Катиного плеча одним глазом. Елизаров заковыристо выругался и наклонился подобрать свой мусор, предварительно покрутив у собственного виска. Глаз Гавриловой стремительно исчез за Смоль, зато послышался резкий, пропитанный визгливыми нотами голос:

      – Совсем больной? Куда я пойду? Кудрявая права, ну его, нужно искать нормального. Если в этой деревне все не сбрендили. Живут в дыре, из развлечений только водка, видать, последние мозги через ноздри вытекли.

      – Видать… А ты уже с этой землей роднишься? На их сленг перешла. – Славик засмеялся, пряча деньги в карман, застегнул куртку. Обертку от жвачки и чек он скатал в плотный шарик и щелчком пальцев отправил в жухлую траву на обочине.

      Он всегда был непробиваемый. Если во время просмотра фильма ужасов в кинотеатре вместо оглушительного визга слышался грубый смех – не нужно было долго думать, кто так расслабляюще хохотал над расчлененкой. И его простота почти всегда сбивала напряжение.

      Наверняка сработало и сейчас. Надя перестала сереть и возмущенно выдохнула куда-то в Катины лопатки:

      – Пояснить, куда тебе пойти?

      – Шумят,