Знак Саламандры. Мария Камардина

наконец смотрит прямо на меня.

      – Если я в детстве хотела куколку, – говорит снисходительно, – моя мама покупала мне всё и сразу. Это тебе, бедняжке, рассказывали, как нехорошо говорить «хочу», когда у родителей мало денежек. Грустно жить в нищете, правда?

      – Ну так попросила бы у мамы и мужика тоже, – предлагаю зло. – Есть же такие, которые с любой готовы за деньги. В твоём случае, правда, деньги нужны очень большие, приворотное зелье наверняка дешевле. Грустно жить, когда ты сама нахрен никому не нужна, правда?

      Алёна делает вдох – и вдруг мило улыбается.

      – Не докажешь, – говорит она. – Ты просто меня терпеть не можешь, вот и выдумываешь всякое, чтоб настроить всех против меня. Я-то думала, что люди с возрастом умнеют, а ты как в школе дулась и обижалась, чуть слово тебе скажи, так и продолжаешь. Сама, небось, и подлила ему это зелье, ты ж с ним в кабинете сидишь, я его и не вижу почти.

      Смотрит она прямо на меня, и от её улыбочки мне хочется кричать, пальцы холодеют, в затылке скапливается жаркое и колючее от осознания, что я всё-таки дура. Надо было не в лобовую атаку идти, а тихонько переговорить с девочками, может, удалось бы обыскать её вещи… Хотя тоже наверняка бесполезно, не стала бы она приносить зелье на работу после вчерашнего.

      Гошка вдруг коротко рявкает. Я оборачиваюсь – а он смотрит на потолок, потом вдруг резко переводит взгляд на шкаф, на стену, потом соскакивает на пол и крутит головой, принюхиваясь, смотрит на Алёну, в два прыжка добирается до стола, заставив её отшатнуться, а потом…

      Алёнина сумка падает с тумбочки. Из неё с мягким звоном выкатывается флакончик. Он замирает у моих ног, я машинально его подбираю, этикетка блестит, словно рыбья чешуя, прочитать почему-то никак не удаётся, и я смотрю на Алёну, и она на меня смотрит, и в глазах её страх, и злость, и вызов.

      – Это не моё! Это ты мне подбросила… Дракон твой!

      Лампы на потолке начинают мигать и потрескивать, я ощущаю пульс в кончиках пальцев и бегущий по спине холодок. Оглядываюсь на календарь, пытаясь посчитать, в какой день мне нужно было делать укол…

      Алёна зло и резко взмахивает рукой, спихивая Гошку со стола, и тот с жалобным писком шмякается на пол.

      У меня на миг темнеет в глазах.

      Ближайший монитор отрубается со вспышкой.

      Из-под стола тянет палёным.

      Я роняю документы и флакон, изо всех сил стискиваю кулаки. Нет, только не снова, только не это, я могу держать себя в руках, могу, слышите?! Голова кружится, я вижу Алёнино лицо в рамочке из темноты – белое-белое лицо с распахнутым ртом и провалами глаз. Внутри ворочается что-то тёмное и злое, что-то, что нельзя выпускать, и я хватаю это за шкирку и мысленно рявкаю «нельзя!», потому что это мой дар, он должен меня слушаться, я должна его удержать, я сильная, я справлюсь. У меня слезятся глаза, и пальцы сводит, и я лишь на мгновение зажмуриваюсь…

      А потом слышу короткий вскрик – и грохот падения.

      Глава 7. О правах, решётках и картах

      Иногда мне снятся сны – не кошмарные, просто