Арсений Бабочкин. Повесть. Вячеслав Пешков

сучье отродье, – прошипел Игнат.

      Филимон быстро захлопал маленькими кругленькими глазками, пригладил рыжую редкую бородёнку.

      – Да-а-а, растут детки, кто же мог подумать. А теперь-то смотри, хозяева стали, мать иху.

      – Он хороший, добрый и мы всë равно поженимся, – встряла в разговор Наташка. Она хотела сказать ещё что-то, но передумала и хлопнув дверью вышла из дома.

      – Слыхал? Вот и дождался к старости лет, – пробормотал Игнат.

      – Да-а-а, – опять растянул Филимон, – Это что же теперь будет, коли так детишки наши, супротив прут. Да-а-а ну дела, вот приведёт Натаха жениха краснопузова, прямо тебе в дом, что делать-то будешь, Игнат? – И следом рассмеялся.

      Тут открылась дверь, и в дом вошёл Степан Сальников.

      После прихода советской власти его не раз возили в город в ГПУ и даже брали под арест, хотели расстрелять, но до этого так дело и не дошло.

      Следователь не нашёл ни одного убийства, которое он совершил или в котором был замешан.

      Дело затянулось на месяцы, а пока его решили отпустить в родную деревню.

      Впрочем, то же самое было решено по делу и Игната Щукина.

      – Здорово были люди добрые! – Поздоровавшись, Степан прошёл в горницу, – Натаха чуть с ног меня не сбила, куда-то помчалась.

      – И тебе не хворать Степан, садись за стол. А на Наташку ты внимания не обращай, молодая ещё, глупая, – ответил Игнат, – ты, чего хотел-то?

      – Да вот табачку бы, понимаешь, в правление иду, а табак дома забыл, положил на сундук и забыл, – не задумываясь, сказал Степан.

      – В правление? – Удивился Игнат. Это зачем, чего они от тебя хотят?

      – Да понимаешь, сам не знаю. – Степан присел за стол, завернул самокрутку, засыпал туда табаку и закурил.

      – Ух, и крепкий у тебя табак зараза, прямо до кишок достал, – сделав ещё одну затяжку слегка закашлял.

      – Вон Самариха заходила, сам председатель говорит, послал за тобой. Чтобы пришёл, да побыстрее.

      Тут Филимон и Щукин переглянулись между собой, затем оба посмотрели на Степана.

      – Так может следователь приехал, всë прошлое ворошит, может, накопал что-то? – Игнат придвинулся поближе к Степану. – А то всё может обернуться и по-другому, к стенке поставят и всё тут, времена-то сейчас какие.

      – Да типун тебе на язык! – Филимон вскочил с табуретки, на которой сидел и заходил по горнице. – Ты только плохое видишь, сразу к стенке, понимаешь. Может, просто поговорить хотят.

      – Ага, – засмеялся Игнат, – тогда в Сибирь, лет на пятнадцать. Сходи Степан, сходи.

      В разговоре настала пауза, каждый подумал о своëм, но продлилась она недолго.

      – А может тебе бежать? Отсидеться где-нибудь, а там глядишь, и времена изменятся. Вон, говорят в Кирсанове, заварушка была, люди прежней жизни хотят.

      – Отсидеться говоришь, нет Игнат, не годится такое, – Степан встал со скамейки и вышел из-за стола.

      – Я, пожалуй, пойду. Некого мне бояться и ни от кого не хочу прятаться, пусть что хотят, то и делают.