Колдуй баба, колдуй дед. Невыдуманные истории о жизни и смерти. Наталия Хабибуллина

школьный буллинг был.

      Все мы немного татары

      Помню то мучительное чувство, когда мы проходили по истории тему татаро-монгольского ига. Я была готова провалиться в тартарары, заболеть ангиной, уехать на край света, лишь бы не идти на ненавистный урок.

      Татарские фамилии в нашем классе были только у двух учеников – у меня и у Пашки Касимова. Но у Пашки в классном журнале, напротив графы «национальность родителей» значилось: русские. А мой папа татарин. Мингарай. Впрочем, этим именем папу называли только коллеги по его работе. Для всех остальных он был просто Миша. Михаил.

      Национальный вопрос никогда не волновал отца. Он не стыдился того, что татарин, хотя за всю свою жизнь так и не удосужился выучить татарский язык. В мечеть не ходил, мусульманские праздники не соблюдал. Любил женщин и выпить, ел свинину.

      Обидные прозвища в детстве к нему тоже не прилипали. Папа был хулиганом, так что попробовал бы кто-то во дворе его задеть – мигом схлопотал бы по шее.

      А вот папин старший брат Гриша рос мальчиком тихим, не драчливым.

      Родители (мои бабушка с дедом) нарекли своего первенца Галимзяном, и ребята во дворе дразнили Гришку Голым или того хуже – Галей.

      Парню это надоело, и в шестнадцать лет он заявил отцу, что носить дурацкое имя не желает. И если уж на то пошло, он вообще отказывается быть татарином.

      Дома разразился страшный скандал. Дед клял сына-отступника последними словами, порол, как сидорову козу и грозился выгнать из дому.

      Не помогло. Гриша все равно сделал по-своему, сменил не только имя, но и фамилию. Взял бабушкину девичью.

      Как же мне это было знакомо! Я тоже хотела быть скромной неприметной Ивановой – как мама в девичестве. А так стоило учительнице завести речь о нашествии татаро-монголов, как одноклассники дружно поворачивали головы в мою сторону и ехидными улыбочками пригвождали меня к позорному столбу: вот, мол, все из-за твоих!

      Ребят, вы серьезно?

      Нет, умом я, конечно же, понимала, что за время татаро-монгольского ига, в пору этой суперконтинентальной неразберихи случалось всякое. Но я-то, лично я тут причем?!

      В такие минуты я ощущала себя человеком второго сорта. И чтобы хоть как-то защититься от нападок, мстительно представляла, как пра-пра-прабабку моего особо вредного одноклассника Пельменя соблазняет тонкоусый сладкоглазый малай. И теперь в жилах удмурта Пельменя, почему-то мнящего себя истинно русским, тоже течет кровь Чингисхана, Батыя, Мамая… В моих-то точно течет, тут и к прабабке не ходи.

      Правда, за столетия в ней столько всего намешалось, что, поди знай, кто там и с кем согрешил. Меня принимали за свою узбеки, цыгане, армяне. Уверяли, что я похожа на туркменку, даже на грузинку. «В Казани он татарин, в Алма-Ате казах» – это про меня.

      Но вот беда: когда восточные собратья пытаются заговорить со мной на их родном языке, я теряюсь, потому что, как и мой отец, ничегошеньки из сказанного не понимаю, ну, может, только два-три слова, и то не факт. Хотя вроде и внешность и фамилия обязывают.

      Пуля