Угол покоя. Уоллес Стегнер

от колес, едущих по рельсам, может обрушить крепь, и она вмиг и вполне поняла, почему людское племя, всю жизнь проводящее в шахтах, изобрело такие полезные существа, как томминокеры. На ее голое предплечье капнула вода, и она дернулась, сдавленно вскрикнула.

      – Тут полно места, – сказал Оливер, не поняв.

      Шум и свет приближались, полая гора гудела, свет материализовался в свечу на шляпе и в другую свечу спереди на полной руды квадратной вагонетке. Она подъезжала, вот она уже здесь, прогремела мимо, и когда толкавший ее согбенный человек повернул к Сюзан любопытное лицо, она узнала его: подросток-мексиканец, много раз его видела, брат хромого плотника Родригеса. Лязг, свет, взгляд, и пусто, тусклое сияние движется по балкам кровли, звук гаснет.

      – Вот и все, – сказал Оливер и потянул ее за руку.

      Но она чуть помедлила у стены и приложила к ней ухо, наполовину убежденная, что стук ей тогда послышался, что кроме этого одинокого малого с нагруженной вагонеткой тут ничего нет, что деловитые человечки, копошащиеся в темноте, – плод ее перевозбужденного воображения. Увидеть напрягающего силы подростка, чье лицо ей знакомо, ей было тягостно и, диковинным образом, страшновато, и она не знала – то ли ей хочется услышать терпеливую морзянку бурильщиков, то ли она уповает на успокаивающее безмолвие камня.

      Тук… – сказала ей гора. Тук… тук… тук… тук.

      Она позволила повести себя дальше. Впереди темнота размывалась тусклым свечением, сзади свечение быстро поглощалось мраком. В потрясенном, зависимом, почти жалком состоянии она ковыляла вперед, думая, что месяц за месяцем Оливер обследовал и промерял эту пористую преисподнюю, что черная дыра, которая так тяжко на нее давит, всего лишь одна из десятков, всего несколько сот футов из двадцати семи миль. И он все это изучил, он прощупал все это при свете свечи, иные участки по многу раз. В этой давящей тьме, в этом тяжелом воздухе он задерживался на пятнадцать, на двадцать, на двадцать четыре часа без перерыва, в то время как она сидела в доме, ощущая себя покинутой. Неуклюже подпрыгивая и ковыляя сейчас подле него, посмеиваясь над своей неловкостью, она была благодарна большой теплой ладони на ее локте, и то, на что он был способен, наполняло ее испуганной гордостью.

      Потом впереди низкая кровля приподнялась, правая стена распахнулась в некий сводчатый зал, стук молотков пошел прямиком через воздух, а не тайным путем сквозь камень. На той стороне пустого промежутка фигуры, которые, склонившись, трудились над боковым участком породы, теперь выпрямились и повернулись; их свечи уставились на пришедших. Позади них три закрепленные свечи горели, как алтарные, на ярко-красной стене.

      Пока мужчины разговаривали, наклоняясь обследовать что‑то идущее по стене наискосок, разглядывая образцы породы, которые горный мастер выбирал и показывал им, Сюзан стояла поодаль. Сосредоточенностью группа напоминала ей священнослужителей, творящих обряд. Уразуметь, о чем они говорят, она не пыталась, смутно поняла только, что рудная жила то ли ведет себя не так, как надо, то ли идет не туда, куда надо, и что мистер Кендалл склонен кого‑то в чем‑то винить. Оливером он недоволен или еще