Азбука семейной жизни. Маргарита Ивановна Макарова

места… наверное она играла гимназистку в этом борделе… Интересно, Лора в курсе, что в зазеркалье любовница ее мужа…

      – Вы привезли Гиршмана?

      Странный вопрос. Он бы зашел. Вообще, сегодня какой-то странный день.

      Разина села. Она внимательнее посмотрела на бледное лицо Краснельщиковой. Та молчала. Дым от выкуренной сигареты висел в воздухе.

      Даже покурить тут успела. И так дышать нечем.

      – Гиршман мертв.

      Тихие слова повисли вместе с сигаретным дымом. Смысл их еще не обозначился для одной из собеседниц.

      Тишина.

      – Значит, замены мне не будет, – только и мелькнула мысль у Разиной.

      – Он покончил с собой.

      Краснельщикова решила продолжить эту тему, хотя вопросов со стороны примадонны не следовало.

      Смерть вообще вызывает желание рассказать как и почему это случилось, как, при каких обстоятельствах, долго ли болел, тяжело ли умирал. Это странное патологическое желание обычного человека поведать о случившейся с ним рядом смерти всегда умиляло Разину. Умер. Ну умер и умер. – Мы все, как говорится, там будем. Не сегодня – так завтра. Внезапная смерть – вот все, о чем мечтала лично она.

      – Он в джакузи взял и покончил с собой, – почему-то повторила Краснельщикова, словно оправдываясь.

      И тут только до примадонны дошло, что в «зазеркалье», где камер больше чем людей, невозможно умереть незаметно.

      – То есть как покончил с собой? А вы, разве у вас они не под постоянным наблюдением? – басом пробормотала она, хотя задала этот вопрос исключительно, чтобы поддержать упавшую духом Лору.

      Осунувшееся лицо той, хотя она всегда выглядела каким-то недокормышем, еще более осунулось. Длинный нос заострился и теперь торчал уж совсем по буратински. Белый воротничок был чем-то закапан.

      – Не знаю, сама еще не знаю. Так непохоже на Марка. Он такой жизнелюб.

      – Был, – почему-то поправила ее Элла.

      – Такой выдумщик, такой заводила, такой жизнелюб, такой…

      – Весь в своего кузена, – опять припомнила бордель с мальчиком и мулаткой Разина.

      Краснельщикова странно посмотрела на Эллу.

      – Что?

      – Ничего. Нельзя заполнять эстраду чьими-то левыми дочками.

      – Что вы хотите сказать?

      – Хороший у вас набор в этот раз. Левая дочка Перестроева, родственник его жены, родственники его самого… Может хоть раз попробовать отбирать по музыкальным способностям? Я уж не говорю о геях и мулатках-шоколадках…

      – Не вам судить. Сами… разве не вы привели своего друга, который умеет работать только ногами и задом? Разве не вы заполнили эстраду…

      – Он один. И это не бордель. Моя дорогая, – примадонну тоже понесло. Наверное ее заразила фанатка Палкина. Уж чего чего, а связываться с Краснельщиковой явно не стоило. Она уже убрала двоих только за то, что они высказали свое «фа» в сторону мулатки-шоколадки»…

      – Ну мы еще посмотрим, – явно не к месту