Девочка на войне. Сара Нович

лавках, где заведовали сербы или расчетливые дельцы, динары не принимали – боялись, что деньги опять поменяются в ходе войны. Для покупок на хоть сколько-нибудь значимую сумму в ход шли немецкие марки.

      Мать посылала меня к мяснику с целой пачкой новых динаров и поручением купить пакет костей, а потом при мне варила суп со вкусом мяса. И разливала по тарелкам с каждым разом уменьшавшиеся порции, а сама порой вообще ничего не ела, уходя из-за стола под предлогом головных болей или проверки домашних работ. За ужином я никогда не наедалась, но читать по лицам родителей наловчилась лучше, чем они себе представляли, поэтому не подавала виду.

      Петар с Мариной, как обычно, приходили каждые выходные, и Марина с матерью объединяли припасы, чтобы накормить всех сразу. На вино и сигареты денег больше не было, поэтому мы пили воду, а Петар набивал рот жвачкой, а когда заканчивалась и она – грыз ногти.

      Как-то в воскресенье Марина приехала вся побледневшая. Мать отдала Рахелу мне, и они вдвоем ушли в спальню шептаться за закрытой дверью. Я пыталась отрешиться от гнетущей атмосферы и ходила взад-вперед по комнате, держа Рахелу лицом вперед, чтобы она все видела и, может, на время забыла о том, что болеет и наверняка проголодалась. Я пересказывала ей на ушко шутки с площадки. Что за штука – маленькая, красная и катается то вверх, то вниз? Помидор на лифте. Что будет, если усадить двенадцать сербок в круг? Полный рот зубов. Иногда мне казалось, что на кульминационной реплике она улыбалась. Рахела исхудала, но плакала уже реже, и я сделала вывод, что лекарство помогает, несмотря на легкий присвист у нее при каждом вдохе.

      Наконец Марина с матерью вышли из спальни, и Петар объявил: ему через неделю надлежало явиться на учебный полигон.

      – Волнуешься? – спросил отец.

      – Нет, – ответил Петар. – Просто форму растерял!

      Он похлопал себя по животу и, посмотрев на меня, ухмыльнулся в надежде рассмешить, но даже я заметила, что он схуднул и глаза его совсем не улыбались.

      – Куда тебя назначили?

      – Тут неподалеку. После обучения буду в кольце обороны Загреба. Может, буду даже наезжать домой на выходных.

      – Можешь пожить у нас, если захочешь, Марина, – предложила мать.

      – Что за глупости. Сама управлюсь.

      – Даже не заметит, что меня дома нет, – сказал Петар.

      Все четверо переглянулись, и меня кольнуло досадное чувство, знакомое с самого детства, когда не понял шутку, а вокруг все смеются, только сейчас в квартире повисла тишина, не считая бряцания ложек о миски и тяжелых вздохов Петара.

      Я изо всех сил старалась не спать и слушала, о чем на кухне говорят родители.

      – Мне тоже надо ехать. Всем, кто твердо стоит на ногах, надо ехать на защиту города, – сказал отец.

      – Солдат у нас предостаточно. С твоими-то глазами – лучше уж так.

      – Лучше бы я мог свою семью защитить.

      – Все будет хорошо, – сказала мать.

      Обычно именно отец ее утешал, и, подслушав, как они поменялись ролями, я почувствовала себя виноватой.

      – А еще я рада, что ты рядом. Вместе с нами.

      – Я