Солдат и царь. том второй. Елена Крюкова

хорошо.

      – Эти драгоценности, – Авдеев цапнул ожерелье на груди у Татьяны и чуть не порвал его, – все созданы нашим, рабским трудом! Нашей рабочей кровью! Нами… мы стояли у станков! Мы надрывались в шахтах! Мы!.. а не вы. Это на наши, на наши кровные, народные деньги вы – их – покупали! А теперь мы сорвем их у вас с шей, с запястий! Из ушей – вырвем! Мы их – народу вернем! Сполна вернем! И это… будет… справедливо!

      Далеко, в гостиной, били часы. Авдеев копался в чемоданах и баулах.

      Время остановилось. Алексей зевнул и сел на подоконник. Татьяна следила за ним – чтобы не упал, не ушибся, не подвернул ногу.

      … – Ты здесь… я не верю.

      – Дай я тебя пощупаю. И их… пощупаю тоже.

      – Лекарства?

      – Да. Их.

      – Видишь? Нет, ты чувствуешь? Мы все зашили… Мы все… привезли. Все с нами.

      – Умницы мои.

      – Почему мои, родная, и мои тоже.

      – Отец, никто у тебя не отнимает твоего отцовства. Любуйся. И целуй.

      – Дай я тебя поцелую.

      – И я тебя.

      – И я.

      – Тише, тише. Здесь все может прослушиваться.

      – Алешинька!.. ты так вырос за это время.

      – Мама, у меня болит здесь. И еще вот здесь.

      – Солнышко, тебе надо быть осторожней. Всегда.

      – Я и так стараюсь – всегда.

      – Любимая, дай я его прижму к себе.

      – Только осторожней прижимай. Не причини ему боль.

      – Папа! Сожми меня изо всех сил! Я так по тебе соскучился! Я так…

      – Милые! Милые! Да ведь Христос воскресе!

      – Воистину воскресе!

      * * *

      …Алексей, что ни ночь, стонал. Как он ни крепился, боль оказывалась сильнее его. Всегда сильнее. К его кровати подходили все. Мать вскакивала первой и неслась к нему, будто летела белая птица и крылья развевались. Склонялась над изголовьем, всей крупной, мощной грудью. Обнимала не руками – всею собой. Эта грудь выкормила пятерых. Эти руки выхаживали, бинтовали, перевязывали, пушили слежалую вату, стирали попользованную марлю, чтобы высушить и наложить опять – в военных госпиталях подчас была нехватка перевязочных средств. Неужели она, такая сильная, умелая, милосердная, не спасет, не вылечит своего единственного сына?

      Цесаревич тяжело поднимал веки. Мать с ужасом глядела: у него глаза старика.

      Как у младенца Рафаэлевой мадонны, проносились мысли и улетали, свободные голуби.

      – Алешинька. Родненький. Как ты?

      – Мама… Плохо.

      Она клала ладонь на лоб и убеждалась – да, правда: пот холодный, а лоб горячий.

      – Где болит?

      – Мама, везде.

      Она откидывала одеяло и трогала распухшее колено. Под тонкой кожей ощутимо прощупывалась и явственно была видна гематома – синяя, лиловая. Царица просвечивала гематому отчаянным взглядом и видела в ее глубине, в недрах тела сына, черноту, и эта чернота становилась уже непроглядной.

      – Ой! Не трогай.

      Рука матери не прикасалась –