Марафон нежеланий. Катерина Ханжина

себя живым, когда я творю». Но что твой импульс? Что заставляет тебя заниматься творчеством? Я впервые взялся за краски и холст, когда глубоко порезал руку, а на мою боль дома никто не обратил внимания. Я помню, как мама небрежно бросила: «Ну, перевяжи чем-нибудь. И промой обязательно, не дай бог заразу занесешь, придется по врачам бегать». Кровь долго не останавливалась, а я не мог найти бинт. Тогда я стал вытирать ее об альбомный лист – он был плотнее обычной бумаги, не так быстро намокал. Когда кровь остановилась, я увидел сюжет – не фигуры и предметы, а абстрактный сюжет, как в музыке. Я взял старые акварельные краски сестры и стал быстро заполнять школьный альбом косыми мазками и кляксами. В итоге это стало моей терапией. И почти десять лет спустя – моей жизнью».

      – Я не помню первый импульс, – тихо и осторожно сказал Сава. – Я всегда писал.

      – Какое твое первое воспоминание о написанном?

      – Я не уверен. Кажется, это было стихотворение дедушке на День Победы.

      – Давай! Прочитай его нам! – Адам поднял руки вверх, чтобы мы его поддержали.

      Кто-то захлопал, кто-то просто крикнул: «Да, давай!»

      – Нет, я плохо помню и… Мне было семь лет, это же какой-то детский бред.

      – Значит, помнишь? Семь лет – это же чистый, незамутненный разум. Там, наверное, неразбавленная искренность. Ты ведь приехал сюда не для того, чтобы стесняться и молчать?

      Сава почистил горло, открыл рот, потом снова откашлялся и тихо-тихо продекламировал:

      – Милый дед, ты воевал,

      Ты гранаты во врагов кидал,

      Их флаги срывал.

      Сегодня для тебя этот бал.

      Лицо Савы покрылось красными пятнами, а в конце голос сорвался то ли на смех, то ли на рыдание.

      Все вокруг хохотали, даже мрачный Тимур улыбнулся. Мне стало жаль Саву, но и я не смогла сдержать улыбки.

      – Твой дед был твоим импульсом. А сейчас, я уверен, что это желание его превзойти. Жжет?

      Сава то ли кивнул, то ли удивленно поднял голову, а потом, смущаясь, опустил.

      Адам воспринял это как согласие.

      – «Я чувствую себя живой, когда ощущаю пульс или сердцебиение в своих произведениях». Красиво, но… Это ведь красивости ради красоты? Объясни, как ты это ощущаешь.

      – Эмм… Это когда я вижу в своих строчках не ровные ряды букв, а кардиограмму. Взлеты и падения фраз, иногда отдельных сильных слов… Когда…

      – Роза, ты сейчас не пишешь, а разговариваешь. Затем эти метафоры? Что ты маскируешь этим?

      – Я… я не знаю… я на самом деле так думаю. – Я придумала ответ про сердцебиение, когда представляла, что у будущей меня, известной писательницы, будут брать интервью и зададут этот вопрос. Придумала так давно, что поверила в этот красивый ответ и как будто бы нашла в нем смысл.

      – Нет, нет, нет. Ты так думаешь, потому что это звучит не банально.

      Меня как будто отхлестали по щекам.

      – Давай я продолжу за тебя. Ты ощущаешь себя живой, когда на тебя обращают внимание. Поэтому ты так говоришь. Поэтому ты мучительно