Марафон нежеланий. Катерина Ханжина

чуть громче и почувствовала, как на глазах выступили слезы.

      Адам кивнул с довольной улыбкой и похлопал по моей подушке. Голова кружилась – выступления других ребят я слушала, окутанная сладкой туманной дымкой. В груди как будто распустился цветок, а за спиной выросли крылья. Было и душно, и холодно. В ушах звенело, а руки так ослабли, что я хлопала другим ребятам, не поднимая ладони со скрещенных ног. И кажется, глуповато улыбалась. Я – настоящая писательница.

      После знакомства мы слушали напевы Забавы, говорили о какой-то ерунде, задавали друг другу вопросы про творчество. Скорее из вежливости – после стресса на сцене все мы были немного не здесь. Кто-то из местных, кажется, та женщина Венера, сказала, что она читала мой рассказ и ей нравится, как я работаю с прилагательными. Миша говорил что-то вроде: «Мы все писатели, художники, режиссеры…». Кто-то рыдал, кажется, это была Поэтесса. Было ощущение, что все мы образовали электрический шар, который лопнул после выступления, и сейчас через вспышки света ничего не видно. Ощущаются только щекочущие искры и магнитное, непреодолимое притяжение к Ним, к будущим нам.

      Глава 9. Эжен Каррьер. «Женщина, вынимающая занозу из пальца»

      Около шести утра мы проснулись от звуков гонга. Вчера нам ничего не рассказали про распорядок дня, про наше расписание. Миша коротко, почти незаметно бросил, что они не хотят в первый вечер перегружать нас информацией. Да и нам было не до этого. А сейчас мы растерянно толпились в очереди к душевой кабинке и сонно хмурились, не понимая, что же нас ждет дальше. Но это была приятно тающая в груди растерянность, а еще сладкое возбуждение, нарастающее по мере того, как я просыпалась и просыпались чувства.

      Сначала детская радость от слепящего солнца, потом до легких мурашек пугающая мысль о том, что я не знаю, что будет дальше. Сосредоточившись на происходящем сейчас, я почувствовала влажную траву под босыми ступнями и подумала: «И так будет каждое утро». И стала жадно-жадно впитывать все новые ощущения: отдаленный запах кофе, уже жгучие поцелуи солнца, кружево теней, ленивые разговоры и приглушенный шелест волн, как на старой пленке.

      После скромного завтрака (кофе со сгущенкой, блинчик и половинка маракуйи) в тишине (Миша сказал, что есть нужно, сосредоточившись только на еде) мы спустились на пляж, к сцене-камню. Там был только Миша, хотя было слышно, что наверху, на левой стороне, разгорается творческий костер: бренчание гитары, шлепанье ног по земле, отрывки разговоров, смешивающиеся с шумом моря. Безумно хотелось перемотать дальше – мне так не нравилось чувствовать себя новенькой, непосвященной. Я желала стать своей и перестать восторженно кивать на все обращенные ко мне фразы.

      Мы сидели на подушках, под солнцезащитными зонтами, и чего-то (или кого-то) ждали. Спрашивать пока никто не решался – мы ведь не знали, может, это утренняя традиция. Быстро, как легкое облачко перед солнцем в зените, пролетела мысль, что ведь я не только не знаю, чего мы ждем сейчас, но и не знаю вообще, что будет в ближайшие три месяца. И мне не страшно, а интересно.

      Наконец,