Эпидемия ультранасилия. Тимур Ачилов

же не думаю, что этот человек стал бы копаться в старых записях. Только сейчас замечаю, что как раз от человека его отличает одна деталь – серая кожа.

      Слабость в ногах постепенно усиливается и в один момент я уже не могу ровно на них стоять, от чего падаю на пол. Веки закрываются автоматически, а, когда я вновь открываю их, всё приходит в норму. Архив в порядке, ничего не разрушено, всё, как и должно быть. Однако, слабость не проходит, начинает болеть голова. Я обращаю взгляд на сорок вторую картотеку, на выдвинутый ящик. Кажется, я понял, что нужно сделать. С огромным усилием ползу в его сторону. С каждым движением, руки всё больше сопротивляются, ноги уже совсем не слушаются и просто тащатся сзади. Взгляд затуманивается, не видно ничего дальше кончика носа, но мне этого хватает, чтобы зацепиться за ящик, и из последних сил притянуть своё тело к нему и положить документ. Дело сделано. Гул в голове перерастает в громкое гудение. Чувствую ощущение, сравнимое с погружением в сон. Вероятно, я теряю сознание.

      Просыпаюсь в белом помещении, похожем на больничную палату. Сил не хватает даже на то, чтобы поднять голову, не говоря уже о том, чтобы осмотреться. Около меня стоит два человека. Первая – молодая женщина в белом халате, синей шапочке и с медицинской маской на лице. Вторая – Пелагея Евграфовна. Её бледное лицо выглядит крайне обеспокоенным.

      – Милок, ты как? Что случилось-то? – полушёпотом спрашивает она.

      – Я… – меня перебивают.

      – Нет-нет, лучше пусть пока молчит. Он вам всего наболтать может. Знали бы вы, что у него сейчас в голове твориться, – медсестра говорила и вела себя преспокойно.

      – Хорошо, как скажешь, девонька, – даже не посмотрев в сторону медработника, ответила Петелькова. – А ты, Артурчик, давай поправляйся поскорее! – сокрушённо покачав головой, приободрила она меня.

      Мои глаза вновь закрылись. В голове и правда была настоящая каша. Мысленные образы, смешанные с обрывками воспоминаний, словно комары, одурманенные спреем от насекомых, бились о стенки сознания и сталкивались друг с другом, после чего расплывались и вновь взлетали. Моё желание просто отрубиться, чтобы успокоить весь этот рой, с каждой секундой возрастало в геометрической прогрессии. Наконец, наступил долгожданный сон, более похожий на забытье.

      Снова просыпаюсь. Свет везде выключен. Поначалу ничего не видно, но со временем глаза привыкают к темноте, и начинают проявляются образы предметов вокруг меня. Не поднимая головы, поворачиваю её направо. Там, рядом с койкой, где я лежу, стоит маленькая тумбочка, на которой лежит листок и карандаш. Еле заметно, что листок чем-то изрисован, поэтому, преодолевая слабость и подгоняемый любопытством, я беру его в руки. Сначала кажется, что это просто исчёрканная бумага, но, чем больше я всматриваюсь, тем больше узнаю, на удивление, свой подчерк. Он очень сильно искажён, будто писал я в спешке либо в стрессе, но понять всё равно можно. Весь лист исписан одним числом, которое постоянно повторяется. Отодвинув бумагу подальше от лица, я замечаю, что