Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934. Александр Рупасов

соседями о заключении специального пакта Восточной Европы», Наркоминдел дал директиву полпредам в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе «всеми возможными мерами противодействовать успеху подобного польского предложения»[406].

      31 января 1929 г.

      7. – О Польше (т. Литвинов).

      Принять второй вариант предложения НКИД.

      Выписки посланы: т. Литвинову.

      Протокол № 62 (особый № 60) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 31.1.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Oп.162. Д. 7. Л. 31.

      Точных сведений о характере внесенных НКИД предложений не выявлено, их содержание устанавливается исходя из доступных документов. В ноте С. Патека от 19 января 1929 г. и в ходе его последующих встреч с Литвиновым польская сторона настойчиво отстаивала принцип участия балтийских государств и Румынии в предложенном СССР протоколе о досрочном введении в действие пакта Бриана-Келлога. Попытки и.о. наркома форсировать подписание такого протокола между Советским Союзом и Польшей, предложив остальным западным соседям присоединиться к нему несколько позднее, успеха не имели. Польша поспешила пригласить страны Балтии к заключению общего соглашения и поставила Москву перед фактом согласия Эстонии, Латвии и Румынии «участвовать в протоколе, но при непременном участии и одновременном подписании его с Польшей и СССР». Упрекнув Польшу в нелояльности, Литвинов сообщил, что «прежде, чем дать ответ в Москве должны знать, готова ли она к немедленному подписанию протокола в случае принятия этих условий»[407]. Высшему советскому руководству предстояло принять окончательное решение – либо настаивать на немедленном подписании протокола Польшей и СССР, сохраняя открытым вопрос о присоединении к нему трех балтийских стран и Румынии, либо изменить директиву Политбюро от 20 декабря 1929 г. и согласиться с многосторонним характером Московского протокола. «Второе предложение» НКИД, по всей вероятности, состояло в том, чтобы пойти на совместное и одновременное подписание протокола СССР, Польшей, Эстонией, Латвией и Румынией, прикрывая свое отступление заявлением о предпочтительности первого пути и требуя от Польши гарантий, что она в этом случае не выдвинет новых условий и не станет затягивать заключения этого акта. Именно это и было сделано в ходе беседы Литвинова с Патеком 31 января[408]. Если наше предположение верно, то решение Политбюро 31 января носило во многом формальный характер. Переговоры руководителя НКИД с польским правительством зашли к тому времени уже так далеко, что возвращение к первоначальной советской позиции было невозможно без нанесения советским внешнеполитическим интересам большого урона[409]. 19–21 января советское руководство решило, вместо того, чтобы оспаривать польское требование о модификации протокола, начать «практическое обсуждение процедуры заключения протокола». Наделение Литвинова соответствующими полномочиями[410] произошло без официального постановления Политбюро. Это обстоятельство,

406

Письмо Б.С. Стомонякова Д.В. Богомолову, 19.1.1929. – АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 13. П. 144. Д. 2. Л. 15.

407

Запись беседы М.М. Литвинова с С. Патеком, 28.1.1929//ДВП СССР. Т. ХII. С. 51–52.

408

Сообщение ТАСС, 1.2.1929//Там же. С. 57–58.

409

См.: Записи бесед М.М. Литвинова с С. Патеком, 21 и 28.01.1929//ДВП. Т.ХIII. С. 40–41, 51–52.

410

См.: Нота С. Патека М.М. Литвинову, 19.1.1929//ДВП СССР. Т.ХII. С.28; Запись беседы М.М. Литвинова с С. Патеком, 21.1.1929//Там же. С. 40–41.