Холодное пламя. Мари Милас

я, – Джим был очень мил. И сам договорился с Грегом и его сыном.

      Томас закашливается, а Марк так резко тормозит, что я чуть не ударяюсь лбом о приборную панель.

      – Джим? – в один голос спрашивают братья. – Наш Джим?

      – Ну… если во Флэйминге один Джим, то да.

      Томас восторженно усмехается, затем выходит из машины и подходит к моему открытому окну. Облокотившись на него, он смотрит на меня странным взглядом.

      – Что б ты знала, Джим не самый милый человек в этом городе.

      – По сравнению с твоим братом все остальные просто одуванчики.

       Томас постукивает по машине и усмехается.

      – Джим выстрелил в меня солью из ружья, когда я прятался в его дворе во время игры в детстве.

      Я открываю рот и широко распахиваю глаза.

      – Точно, у тебя до сих пор шрам на заднице, – по-доброму усмехается мистер Июль. Этот незначительный грубый смешок проникает глубоко в меня и разрастается в груди, как лесной пожар.

      – Спасибо за информацию, Марк, – ворчит Томас, а затем вновь смотрит на меня. Взяв меня за руку подносит ладонь к своим губам и вновь оставляет поцелуй. – Получается ты чародейка, раз перед тобой пал даже Джим.

      Это тот момент, где у меня должно перехватить дыхание.

      И его перехватывает.

      Только по совершенно другой причине. Марк тянется к бардачку и задевает мозолистой ладонью мое колено.

      Лили, твои дела очень-очень плохи. Нельзя давать целовать руку одному брату, а задыхаться от мимолетного прикосновения другого.

      – Вот, ты забыл! – Марк швыряет в Томаса фонарик.

      – Я его забыл там год назад, ты только сейчас решил вернуть? – Приподнимает брови Томас, потирая ушибленное фонарем предплечье. – Ладно, до скорого, Лили.  Иди в задницу, Марк.

      После того, как Томас заходит в свой дом, мы трогаемся с места и едем в тягучей, гнетущей тишине. И нет, я не собираюсь ее романтизировать и говорить: «нам было приятно молчать». Это та тишина, от которой хочется выпрыгнуть в окно.

      Я постукиваю указательным пальцем по коленке, а другой рукой закидываю в рот мармеладного мишку. Шелест упаковки в тишине салона звучит наравне со взрывом бомбы. Могу поспорить, можно услышать, как я жую.

      – Почему не купить обычное молоко? – Вопрос Марка звучит, как выстрел из ружья. Резко и почему-то оглушительно, хотя он произносит его тихо.

      Я дожевываю свой мармелад, а затем отвечаю, слегка повернув к нему голову:

      – У меня аллергия на белок коровьего молока.

      Марк кивает, начиная постукивать своими длинными пальцами по рулю. Я продолжаю на него смотреть и впитывать грубые, но такие притягательные черты лица. Прямой нос, волевая острая челюсть, заросшая грубой щетиной. Маленький шрам на брови, и тот большой шрам от уголка глаза до виска. Бронзовая от загара кожа, с мелкими морщинками от сухости. Этот мужчина выглядит… первобытно? Грубо привлекательно? Незаконно грязно-сексуально? Не знаю как сказать. В Лондоне я таких