Иночим великанов. Демьян Брауде

Джоаль уже начинал проигрывать ситуацию, насколько зеленокожая особа, принципиальна, в своих обетах. Отчего он на ходу вдруг спросил, и по привычке громко, так как все ещё не отвык от гула кутежа, осевшего в ушах, и оставшегося позади.

      – Где гоблинша?

      – Тут балда, – послышалось впотьмах у его ноги, и он с ходу ощутил слабый удар по голени, твердым предметом, предположительно ребром меча в ножнах. Он проигнорировал вольность, хоть и был не слегка оскорблен таким непрерывным вызовом от челяди, а место удара ещё какое-то время горячо пульсировало.

      Мимо них в сени городились сложенные в друг друга стулья; перевернутые столы, упертые к завещанным шторами окнам; и даже крупноватые окованные рундуки, которые казалось, сколотили из всех комнат в одной крупном мрачной точке дома. Так они и торили в окутавшем полумраке отклика гаснущего заката, пока урвавшийся вперед десятник, не остановился в тупике, уткнув в него спасительную пред крепнувшим мороком борющуюся с бурыми знаменами свечу.

      На деле это была дверь, и в какую-то коморку. И постучав по ней тыльной стороной кулака два раза, с паузой, и третьим замыкающими, он будто соблюл условности, и дверца как уваженная вниманием поддалась. Чарами или нет, не ясно.

      В щели разверзнувшегося проема забрезжил яркий выбившийся из неволившего закутка свет, и десятник, отходя с окаймившего золотого зарева, сошедшего с привязи, шепотом проговорил им из поглотившей его тени – Прощу сюда.

      Оба не особо разбираясь с порядками, фигурально пожав плечами, зашли напрямки к свету. Окунувшись в новое светлое укромное место, перед ними предстал уютный кабинет с оттенком кельи, и с подпирающими по бокам высокими книжными шкафами по бокам стола, застилавшими и окна, делающие взлобье столь приметным, а воздух немного спертым от царившей духоты. За небольшим стертым столом на манер конторки застланным стружкой пергамента свитков, и ветхими манускриптами, подсвеченными несколькими развешенными как иглы убивающим воздух лучинами, кропотливо не отрываясь от протяжного растянутого по скату столешницы свитка, корпев, свисал широкий мужчина, с моноклем в левом глазу, и бурой власяницей, подпоясанной плетью, коя из-за выпирающего водяночного живота, была округлой и надрывно натянутой. Мужчина носил густую бороду, и слабый нарост ворса седеющих волос, на круглой голове, что был убран за макушку. У него был увлечённый взгляд собранных в кучу глаз, через свисающий монокль, и его грубые черты лица, не открывались от кропотливой работы над обветшалыми свитками, ещё некоторое время. Все же, нехотя заметя вошедших, он сделал жест десятнику, указав открытой крепкой ладонью в их сторону, свидетельствуя на явное нежелание видеться с кем либо, особенно с такими.

      – Барон, как вы и требовали: неизвестный, с тремя солдатами, и оруженосцем. И… – он замялся, с тем чтобы отрапортовать, кем является Риба, но расторопно заявила сама.

      – Я не отдала меч, твоему воротиле, и он погнал меня сюда.

      Барон